СССР имени Берия

И лишь его друг, простодушный Берия, несмотря на то, что он, по мнению Никиты, был умнее всех в Политбюро, относился к Никите, как к другу -искренне уважая его даже тогда, когда и сам Хрущев понимал, что наговорил или натворил глупостей.

Надо сказать, что хотя в Политбюро над Хрущевым и подшучивали, но все уважали его за личную храбрость, а Никита действительно был храбр, то есть, был способен хладнокровно и обдуманно действовать в условиях непосредственной опасности для жизни. Война показала, что по личной храбрости, показанной на фронте, Хрущев намного превосходит основную массу советских маршалов и генералов и, пожалуй, сравним только с Львом Захаровичем Мехлисом, чье бесстрашие было непререкаемым образцом, и о котором и сам Хрущев говорил, что Мехлис честнейший человек, но немного сумасшедший.

Сталин не подозревал об истинной сущности Хрущева, да ему и недосуг было так глубоко задумываться над его внутренним миром. Вождь зяб на прохладном ветерке и с раздражением просматривал документы, раз за разом убеждаясь, что ему подсовывают для решения вопросы, которые без проблем можно было бы решить и без Сталина и над решением которых ему надо было думать не меньше, чем подчиненным. Между делом он начал думать, что когда он отстранит партию от государственной власти и сделает чисто идеологическим органом в стране, то ее возглавит Жданов, наиболее сильный идеолог. А вот во главе единовластной Советской власти вполне мог бы встать Берия со своим глубоким аналитическим умом и видением далеких перспектив. Правительство же вполне способен возглавить Хрущев, он, правда, простоват, но трудяга, и под руководством Берии вполне будет на месте.

В это время, вытирая руки о фартук, к беседке подошла домоправительница Сталина Валентина Истомина.

– Товарищ Сталин, и обед уже готов, и Василий Иосифович уже подъехал.

СЫН

В беседку быстрым и легким шагом зашел Василий, одетый в повседневную форму генерал-майора авиации.

– Здравствуй, папа! – поприветствовал он отца, после чего помахал рукой игрокам.- Здравия желаю, Никита Сергеевич и Лаврентий Павлович!

Хрущев и Берия в ответ отсалютовали Василию битами.

– Привет, Василий! Иди к нам, поможешь прокурору, – весело прокричал Хрущев -Не слушай Мартина Борулю, ему сейчас самому по мощь нужна будет, – не сдавался Берия.

Василий сел на скамейку напротив отца и закурил.

– Что это с ними?

Сталин усмехнулся.

– Пенсне у Берии, как, вроде, у какого-то районного прокурора, знакомого Хрущеву, вот Микита с утра и обзывает Берию прокурором. А сам привез в Москву из Киева пьесу, называется «Мартин Боруля», и пьеса такая идеологически правильная, и такая примитивная, что аж тошнит.

Видимо, за эту идеологическую ясность она Хрущеву и понравилась, и он решил поразить Москву достижениями киевской драматургии. Ну, а в Москве эту пьесу освистали, и вполне заслуженно. Вот Берия в ответ и называет его Мартином Борулей. С одной стоны, они, конечно, приятели, но, с другой стороны, все же государственные деятели и могли бы держаться посолиднее.

Сталин слегка задумался и стал серьезным.

– Послушай, Вася, ты бы не мог вести себя так, чтобы мне не намекали на твое пьянство? Или хотя бы поменьше намекали на это?

Василий вскочил, отбросил папиросу и с обидой ответил вопросом на вопрос.

– Как, папа, я могу прекратить эти сплетни, если я – Сталин? – с минуту нервно прохаживался по беседке. – И сплетни наверняка идут с кругов так называемой творческой интеллигенции?

– Сложно сказать, – ответил отец, задумавшись, – я с кругом этих людей не часто имею дело, да и не откровенничаю, но вполне возможно, что и оттуда. Но какая разница, ведь речь-то о тебе.

– Есть разница. Я ведь тоже с этим кругом людей, тщеславных, глупых и подлых, общаюсь крайне редко. Вот они и не могут простить ни мне, ни тебе того, что мы ими пренебрегаем.

– Насчет их тщеславия и подлости, положим, ты прав, но ведь не бывает дыма без огня.

– Папа, я – летчик. На этой службе, даже в мирное время, совсем не пить нельзя, а уж во время войны не давать летчику выпить – преступно.

Пойми, в бою летчику нужно собрать все силы, чтобы самому совершить действие, которое грозит ему смертью, самому направить свой самолет на врага. Это же требует огромного нервного напряжения. Возьми Покрышкина – летчик от бога и, казалось бы, страха никогда не знал. А я с его механиком разговаривал – даже Покрышкин после каждого боя гимнастерку с нательной рубахой менял – мокрые были от пота. И вот эти нервные напряжения в бою не дают летчику заснуть ночью. Ложишься, глаза закроешь, а перед глазами трассы, разрывы, эти желтые кресты, крылья.

И летчик после боя может заснуть, если его на ночь девушка облагодетельствует, или если вечером хоть 100 грамм, а примет. А не выспится, как ему с утра снова в бой лететь?

Правда, скажу, пьют не все, есть которые и обходятся, процентов 50. Но остальным-то надо!

Василий не кривил душой перед отцом, которого уважал безмерно, и не хотел, чтобы отец считал его оправдывающимся.

– Девушек я своим летчикам предоставить не мог, а 100 граммов обязан предоставить.