СССР книга 3. Поющий волк в овечьей шкуре

И, так как кандидатура Вики, в силу её (по сравнению с Верой и Ксюхой, конечно), «почтенного возраста» по умолчанию не рассматривалась, «в бой» предстояло отправиться более юным участницам нашего хитровыебанного… э-э-э, благоразумного избегающего принудительного выполнения совсем не своих обязанностей, маленького, но сплочённого и дружного коллектива.

Попереглядывавшись и, как мне показалось, скрывая внутреннюю дрожь, девчёнки решили двинуться в пасть «великого и ужасного» работника идеологического фронта, вдвоём.

Наверное, чтоб было не так страшно и вообще… Дружеская поддержка в стрессовой ситуации, (а в том, что пятнадцати минутное общение с парторгом приравнивалось с, как минимум, пробежкой сорокадвухкилометровой марафонской дистанции, никто не сомневался) очень важна.

В общем, постучав по дереву (в качестве оного, несмотря на наличие таких удобных и многофункциональных скамеек, обе почему-то выбрали мою гениаль… — ладно, не будем важничать, — многострадальную голову) и дружно поплевав через левое плечё, наши красавица выдвинулись «за линию фронта».

А я, чтобы скоротать время принялся рассказывать анекдоты.

— Вы знаете, чем отличается эстрадный ансамбль от джазового коллектива? Эстрадники играют три аккорда для тысяч зрителей. А джазмены исполняю тысячи аккордов для трёх…

Поскольку поклонников негритянского завывания среди нас не было, всё дружно посмеялись. А я, вдохновлённый первым успехом, начал декламировать второй.

— На голосовые связки благоприятно действуют сырые яйца. А на желание петь — водка. Так что, если сорокоградусную закусывасть сырыми яйцами, пение будет благозвучным и задорным!

Видимо, так как никто из присутствующих «не злоупотреблял» эта шутка не возымела особого успеха. Народ вымученно, только для того, чтобы на обидеть рассказчика, поулыбался.

Но тут, моя первая хохма, словно обретя материальность, напомнила о себе.

Девчёнки вернулись с выпученными глазами и, затравленно оглядываясь, страшным шёпотом сообщили.

— Ребята-а! Там народу, несколько тыщь!

— Вера, Оксана! — Тут же попыталась призвать к порядку испуганных и явно выбитых из колеи девчёнок, Вика. — Что вы несёте? Какие ещё, к чертям собачьим, тысячи?

— Т-т-а-ам… перед входом… — Заикаясь от волнения, пролепетала Вера, собирается толпа… — И, совсем тихо пояснила. — Мы через окно видели.

— Мячиков рвёт и мечет! — Бесстрастным тоном выдала следующую порцию информации более спокойная Оксана. И, устремив взгляд на Вику и Сергея, добавила. — А директор вас ищет.

Надо сказать, что «тылы» Дома Офицеров были огорожены кованной чугунной оградой. С положенными в таких случаях пятиконечными звёздами и прочей военной атрибутикой в виде скрещенных пушек и бодро задравших стволы танков.

В общем, задний двор представлял собой эдакий «тихий оазис», в котором мы повели последние пятнадцать минут и, как оказалось, были совсем не в курсе происходящих «во внешнем мире» событий.

Не то, чтобы я не доверял девушкам. Но, природное любопытство взяло верх и, вместо того чтобы войти внутрь и, как и положено приличному молодому человеку, удовлетворить свою тягу к знаниям, посмотрев в окно, я решил поступить по своему.

А именно, перепрыгнул через забор и, выглянув за угол, удостоверился, что Вера и Ксюха были целиком и полностью правы.

Не знаю уж (не счёл нужным заморачиваться подсчётами), сколько там было народу. Но уж явно больше вместимости, рассчитанного человек на четыреста-пятьсот, актового зала.

Тихо присвистнув, я в лёгком ахуе… извините, в некотором удивлении, вернулся обратно и понял, что выбранная мною тактика «сигания через забор» была верной.

Так как во дворе появились директор ДОФа, Семён Яковлевич, носящий немного смешную фамилию Стрелочников и вездесущий и, если честно, немного подзаебавш… прошу прошения, излишне назойливый, товарищ Мячиков!

— Что вы себе позволяете! — Не давая раскрыть Стрелочникову рта, сходу начал наезжать он. — Вы понимаете, что это может вылиться в массовые беспорядки?

«Дебил, блядь! Урод припизженныЙ»! — Не очень лестно но, как по мне, вполне себе объективно, молча охарактеризовал его я.

Но, так как благоразумно избрал для себя «номер шестнадцатый», предоставил право отдуваться Сергею и Вике. С облегчением, при этом, подумав, что правильно сделал и не попёрся внутрь.

Вот было бы весело, встреть я их один на один. Мозгоёбка была бы знатная. То есть, опять извиняюсь за мой французский, пришлось бы принять первый удар на себя. И выслушать ничем не заслуженные упрёки и дебильные обвинения.

Да ещё в таком щекотливом деле, как «организация массовых беспорядков» и прочей, не имеющей к действительности, ахинее и лабуде.

— Успокойтесь, Степан Васильевич! — Мягко но, с отчётливо прорезавшимися стальными ноками в голосе, попыталась урезонить перевозбудившегося парторга Вика. И, словно разговаривая с тяжело больным, психически нездоровым человеком, продолжила. — Разве энтузиазм советских людей, пришедших отпраздновать этот знаменательный для всего народа день, можно сравнивать с только что озвученном Вами непотребстве?