СССР – потерянный рай

Между прочим, потом я выяснил, что для Барановского вообще нет никаких секретов в технике. Те, кто его знал, приглашали его помочь по любому поводу: и лодочный мотор починить, и автомобильный двигатель, и все абсолютно виды бытовой техники. У нас же он сделал чудо – быстро освоил все приборы, и они практически перестали выходить из строя, причем он делал это гораздо лучше, чем в специализированной мастерской в Павлодаре.

Надо добавить, что он был одинок, дочь, по слухам, тоже не очень хорошо устроенная, жила где-то в другом городе, по характеру он был абсолютно безобиден, мягок, абсолютно невозможно представить, чтобы он мог кому-то причинить какое-то зло. В лабораторию он влился «как тут и был», женщины его опекали: «Николай Семенович, идите чайку попить. Николай Семенович, да что вы мотаетесь, посидите с нами».

Приняв на работу Барановского, снял я часть головной боли, стало мне легче работать, но была одна небольшая неприятность. Николай Семенович раза два-три в год попадал в медвытрезвитель. Для меня вообще осталось загадкой, как в нашем городе милиция умудрялась выполнять план по доходам медвытрезвителя. Стоила ночь там, как и везде в СССР, 15 рублей, наличными милиция не брала, а высылала счет на завод вместе с требованием отчитаться перед ней о воспитательной работе с пьяницей. 15 рублей вычитали из зарплаты, пьяницу полагалось разобрать на собрании, и протокол собрания выслать в милицию. Кроме этого, пьяница лишался премии, ему передвигалась очередь на квартиру и т. д. Все это входило в стандартный набор воспитательной работы. Это все понятно, непонятно было, как милиция находит пьяниц? Дело в том, что по этому показателю Ермак выгодно отличался даже от моего родного Днепропетровска, не говоря уже о Москве или городах Урала. За 22 года своей жизни там я только один раз видел отдыхающего на газоне мужика в таком состоянии, в котором его действительно надо было доставить в медвытрезвитель, и то, возвращаясь через 10 минут, я его уже не увидел, т. е. какой-то жалостливый знакомый отволок его домой. Город ведь маленький, у нас и шагу невозможно ступить, чтобы не наткнуться на знакомого. То ли дело было в те годы в Москве, там вечером пройдешься и обязательно где-нибудь да наткнешься на валяющегося алкаша, а в Свердловске, скажем, алкашам и зима была не большой помехой. Зашли средь бела дня на главпочтамт дать телеграмму, а там в тамбуре один лежит и еще один под столом в операционном зале. А на Свердловском вокзале в туалете – прямо под писсуарами. У нас же такого безобразия никогда не было.

С другой стороны, у нас и милиционера увидеть надо было постараться. Разве что на праздники, когда у них появлялся повод надеть парадную форму, да изредка под вечерок увидишь, как по улицам медленно едет милицейский УАЗ – патрулирует, однако. И как Барановский в окружении приятелей мог состыковаться с милицией так, чтобы та могла его у них отобрать, мне было непонятно. Дело в том, что я никогда не видел его упившимся «до положения риз», он всегда стоял на ногах. Я даже шутил, что менты, видимо, пользуются безотказностью Николая Семеновича, и когда у них туго с выполнением плана, то просят его прийти и переночевать у них. Но как бы то ни было, по 2–3 раза в год мне из отдела кадров приходила бумага, что Барановский «опять», и требование о принятии к нему мер воспитательного характера.

А какие я к нему меры приму? Я бы и в России не стал позорить ветерана войны на собрании, а в Казахстане, где казахи с исключительным уважением относятся к старшим, это было вообще недопустимо. Поручал секретарю, чтобы она напечатала липовый протокол собрания, да сообщение, что мы, дескать, передвинули его в очереди на получение квартиры, благо у него квартира была, и в очереди он не стоял. Все же попробовал с ним переговорить с глазу на глаз.

– Николай Семенович, давайте я тайно, никто не узнает, договорюсь с ЛТП? Официально сообщим, что вы в отпуске, и вы там пролечитесь.

Он так грустно посмотрел на меня поверх очков и говорит:

– Юрий Игнатьевич, я цех когда-нибудь подводил?

Что верно, то верно. Цех он никогда не подводил – не прогуливал, на работу приходил вовремя даже после медвытрезвителя, приходилось вызывать его на работу вечером и ночью, и не было случая, чтобы он не приехал и не сделал то, что требовалось.

– Юрий Игнатьевич, я не алкоголик, но просто мне надо иногда купить бутылочку портвейна.

Думаю, что и это было правдой – он действительно мог деньги отсылать дочери и покупать бутылку портвейна очень редко, поскольку его всегда приглашали помочь, и, само собой, тот, кто приглашал, тот и бегал за портвейном. Но с другой стороны, он ведь был одинок, и если лишить его возможности таким образом общаться с людьми, то во что превратится его жизнь? Наверное, его приглашали бы и так – не для работы, но пойми почему, – может быть, из жалости, а Барановский, как умный человек, это безусловно понял бы и отказался. А так он и на людях, и на совершенно достойных основаниях принимает угощение. Ну, что тут с ним можно поделать?