СССР - цивилизация будущего. Инновации Сталина

Надо добавить, что начиная с 50-х годов высшее образование в СССР незаметно сдвигалось к — евроцентризму, сознанием научно-технической и партийной интеллигенции овладевал «технологический миф» Запада. Кампания по «борьбе с низкопоклонством» конца 40-х годов этого сдвига не остановила, а лишь «загнала его вглубь». Тем более этого сдвига не останавливали ура-патриотические заявления об успехах отечественной науки, сделанные в дурном вкусе и, как сейчас кажется, не всегда искренне.

На «бытовом уровне» этот сдвиг проявлялся в том, что многие студенты и молодые научные работники легко принимали на веру чисто пропагандистские утверждения о низком уровне советской науки, о «вторичности» ее признанных достижений, охотно верили в решающую роль добытых разведкой «западных» данных в этих достижениях и т. п. На уровне обобщения — евроцентризм в рефлексии научного сообщества на историю отечественной науки, особенно раннего советского периода, проявился в удивительно слабом знании фактов этой истории, а также в еще более удивительном недоверии к новым достижениям своих коллег, которое рассеивалось только после признания на Западе.

В 1947 г., в ходе «борьбы с низкопоклонством», с докладом выступил президент АН СССР С.И. Вавилов. Помимо соответствующих моменту политкорректных суждений он высказал ряд важных и горьких мыслей, важных и для нашей нынешней темы. Он вкратце отметил, что низкопоклонство перед заграничной наукой с ранних пор затрудняло развитие русской науки и отняло много сил у ее великих представителей, но основное внимание посвятил актуальному моменту.

В частности, Вавилов сказал: «У нас еще не изжит отвратительный обычай признавать научную работу в полной мере только после ее апробации за границей. По этому поводу можно было бы привести бесконечную череду различных случаев. Я ограничусь очень немногими. Замечательные исследования по нелинейным колебаниям академиков Мандельштама, Папалекси, Крылова, Андронова и их учеников получили широкое признание у нас только после благожелательной оценки за границей в годы войны. Между тем дело шло об одном из самых важных научно-технических советских достижений. Весьма интересное новое оптическое явление, открытое молодым советским физиком П.А. Черенковым и состоящее в том, что при движении электронов со сверхсветовой скоростью в вещественной среде образуется видимый свет, получило действительное признание только после того, как опыты Черенкова были повторены в Соединенных Штатах. У нас же на эти опыты косились в течение ряда лет, не верили им, насмехались над ними» [21].

Явление, о котором говорил Вавилов, не то что было «еще не изжито», а именно нарастало, хотя и принимало более «цивилизованные» формы. Это было признаком зарождения глубокого культурного кризиса, который в среде научно-технической и особенно гуманитарной интеллигенции проявился раньше, чем в других сферах деятельности и достиг своей зрелости в конце 80-х годов XX века. Сейчас российское «общество знания», видимо, переживает кульминационный момент этого кризиса, вплоть до тенденции к отказу от той цивилизационной матрицы, на которой оно складывалось в XVIII–XIX веках и достигло расцвета в XX веке.

Экспедиции

Очень важным элементом советского «общества знания» были экспедиции. К началу XX века Россия оставалась огромной страной, недостаточно изученной в географическом, геологическом и этнографическом плане. Идея большой комплексной программы по изучению России вынашивалась в Академии наук и была одним из мотивов для создания КЕПС. Разработка и реализация этой программы началась в первые же месяцы после установления советской власти. Особенностью этой стратегической программы было то, что назначение экспедиций далеко выходило за рамки получения конкретного знания о какой-то территории. Система экспедиций должна была на довольно значительное время накрыть всю территорию СССР мобильной сетью ячеек научной системы, обеспечить присутствие науки во всех узловых точках страны, обладающей огромным разнообразием природных, хозяйственных и этнических условий.

До 1917 г. почти все научные учреждения России и 3/4 научных работников находились в Москве и Петрограде. Быстро изменить это положение не было возможности. Следовательно, ученые должны были двинуться в экспедиционном порядке на Урал, в Сибирь и на Дальний Восток, в Среднюю Азию и Закавказье, постепенно превращая экспедиции в стационарные научные базы, затем в филиалы центральных научных учреждений, затем в самостоятельные местные научные институты и центры.