СССР: вернуться в детство?..

Папа пришёл в первых числах августа. Довольны-ы-ый! Рассказывал всякие истории про летний спортивный лагерь, куда он со своими борцами ездил. Столько историй — хоть сборник юнно-спортивных баек издавай! Мысль, кстати.

— А ты не против, если я твои рассказы запишу и в журнал пошлю? — спросила я.

— Лучше бы сперва мне показать, — прищурился отец. — Ты вот мне обещала книжку свою дать почитать — и всё никак.

Я вздохнула:

— С книжкой небольшая проблема. Я её отправила в редакцию, а та копия, которая у меня осталась, такая нежная, я её боюсь давать, вырвутся листы — и всё, каюк.

— А приклеить их потом нельзя?

— Не-а. Эта копия же нотариусом заверена.

— Гляди ты, как всё серьёзно! — удивился папа.

— Не то слово. У меня к тебе, кстати, дело есть. Касательно твоей работы…

Я загрузила папу своими мыслями по поводу физкультурно-спортивной книжечки, и своими идеями: что я от него хочу и зачем.

— Пойдёшь соавтором, — серьёзно сказала я. — И, кстати, для тебя это будет большой и жирный плюс, наличие своей публикации. И при аттестации, и в институте.

Отец согласился не сразу. Посидел, переплетя на груди руки и слегка покачиваясь на лавочке.

— Серьёзная тема.

— Ещё бы! Ты думаешь, почему я к тебе обращаюсь!

— Хм… Попробовать-то можно, конечно.

— Пробовать не надо. Надо сесть и написать, — я подскочила и начала ходить перед лавочкой кругами. — Если тебе будет казаться, что коряво или ещё что — не обращай внимания, всё равно неси. Я приглажу.

Папа смотрел на меня… с жалостью, что ли?

— Ты какая серьёзная стала. Как в школу-то пойдёшь?

Я плюхнулась на лавку рядом с ним, привалилась к его руке:

— Нормально пойду. Договорюсь с завучем нашим, буду на последней парте сидеть, видимость учёбы изображать. Они хотят на ускоренную аттестацию подать, но я чую: не разрешат им.

Папа неопределённо хмыкнул. Я попросила:

— Через неделю зайди, покажи, что получается, а? А то без связи крындец просто, хоть письма тебе пиши.

— А у нас начали район телефонизировать, может, к зиме и будет телефон.

— Так то к зиме! До зимы ещё дожить надо.

Актуально, как никогда.

Между делом я упаковала и отправила три бандероли. С синопсисом и первыми главами книжки про Петю Мастерилкина — в «Пионер», и две, с иллюстрациями-играми/заданиями — в «Мурзилку» и «Весёлые картинки». Очень, конечно, солидные журналы с точки зрения охвата аудитории. Миллионные тиражи. Ну, а вдруг? За спрос в нос не дадут, как говорится. Попробуем.

СНОГСШИБАТЕЛЬНЫЕ ОЩУЩЕНИЯ

С этим «Пионером» небольшой такой казус вышел, я забыла рассказать.

Прихожу, значит, я по весне в нашу школьную библиотеку. «Костёр»-то я много лет выписывала, примерно представляю, что там, а вот с «Пионером» как-то не срослось. Попросила библиотекаршу, она мне и выдала номер почитать. Апрельский.

Нет, граждане, всё-таки выпала я из социалистической парадигмы. Это я к концу чтения вспомнила, что в апреле-то у Ленина день рождения, а сперва я читала, и у меня от обилия восторженных излияний аж глаза выпадали: и умилительное фото улыбающегося Ильича с детьми, и детские стихи, посвящённые не иначе как «милому Ленину»*, и трогательная, выбивающая слезу история, как мальчик вступал с пионеры, и, конечно, передовица с упоминанием импортных борцов за свободу, которые, без сомнения, делу Ленина верны и среди привилегированных классов в СССР безошибочно называют один: детей.

*В этом месте я подумала:

собственно, если вы так любите

вождя мировой революции,

почему вы постоянно

кличете его по фамилии?

До судорог сводило скулы от слащавого рассказа «Новый этаж». Какая-то Прилежаева его написала, лауреатка премии имени Крупской. Не знаю, что там было в середине и конце, меня чуть не вытошнило на первых строках, когда папенька Володеньки Ульянова приезжает домой, его образцово-трогательно встречает вся семья, и маменька Ульянова (я прямо так и увидела, как она всплёскивает ручками) просит папеньку отдохнуть от трудов непосильных, а папенька отвечает ей в том смысле, что «куда же мне отдыхать, Машенька! Я ведь только о будущем школ всё думаю и думаю. Плохо им живётся, школам-то…»

Это, естессно, моя личная интертрепация, но до того это было сладенько-приторно. Мерзко. И вот ещё вопрос: коли ты инспектор, какого хрена в подведомственном тебе уезде в школы дров не завозят, и бедная учительница с детьми околевают в нетопленном классе? Думает он, видите ли, изо всех сил, надсаживается!

Такое, одним словом. Думаю, Владимир Ильич, попадись ему эта авторша, раскритиковал бы её со всем присущим ему сарказмом, уж больно он дядька был язвительный.

В общем, там много ещё всего было подобного, чуть-чуть разбавленного рассказами про семью Гагарина, про зелёного попугая (это Радия Погодина; сам рассказ показался мне тяжеловат для восприятия, хотя и зацепил), про Чуковского, внезапно про фалеристику, ну и так ещё по мелочи.

— Ну как? — спросила меня Анна Дмитриевна, когда я отдавала ей журнал.