СССР. Жизнь после смерти

всевозможные предметы и факты советского времени, с которыми люди сталкиваются в своей повседневной жизни и сегодня.

Из этих пластов складывается мозаичная картина, полная деталей, но нередко лишенная целостности. Кажется, именно сочетание вещественной конкретности явлений и предметов с утраченным пониманием связи между ними создает налет загадочности. Источники находятся в конфликте друг с другом, но не объективно, а в сознании студентов, и связать явления между собой не так-то легко.

Впрочем, наше микроисследование не столько отвечает на вопросы, сколько ставит их.

Как на фоне слома социально-экономической и общественно-политической модели выстраиваются отношения между поколениями?

Можно ли сказать, что конфликт отцов и детей сменился конфликтом бабушек и внуков?

Можно ли считать, что репрессии и война являются тем «специфическим» советским опытом, которого у родителей нет и который, собственно, и определяет возникшую дистанцию?

В таком случае можно ли предположить, что линия разрыва проходит не по 1991 г., а где-то около 1960-го?

А пока что внуки продолжают размышлять о еле различимом уже времени, выстраивая свою версию советского Космоса.

«“Советское” для меня – это скорее наследие, чем список феноменов. Советская повседневность и советский быт, как я теперь четко понимаю, присутствуют в нашей жизни и сегодня, но в трансформированных формах. Вместе с тем “советское” – это еще и эпоха. “Маленький мир”, частная жизнь человека в эту эпоху представляет собой особую форму взаимоотношений между индивидом и миром. Советские вещи – они другие. “Советское” – это еще и особое отношение к труду. Советский рабочий, трудящийся – особый уже по тому, как он ощущает себя. Советского Союза нет уже двадцать лет, но система отношений, которая существовала между людьми и государством, просто между людьми, продолжает существовать уже в памяти. “Маленький мир” оказался более приспособленным к жизни, чем большое, идеологическое “советское”. И даже 1 января 2012 г., через двадцать лет после формальной смерти Союза, мы все снова, как и мои родные, и родители моих однокурсников, увидим “Иронию судьбы” на экране наших телевизоров. А в ней такой знакомый советский мир…»

© Глущенко И., 2012

VII. Двадцать лет спустя, или «Второе крушение»

Татьяна Ворожейкина

«ВТОРОЕ КРУШЕНИЕ» ИЛИ ХОЖДЕНИЕ ПО КРУГУ?

Если сравнивать происходящее в настоящее время с событиями 20-25-летней давности, то, с моей точки зрения, речь идет о двух стадиях одного и того же процесса – процесса исчерпания в России государственно-центричной матрицы развития. Я использую этот термин для характеристики такого типа развития, при котором государство (власть) играет центральную роль в формировании (структурировании) экономических, политических и социальных отношений. При этом государство (власть) претендует на то, чтобы быть единственной силой, интегрирующей общество сверху, препятствуя формированию собственно социальных, горизонтальных механизмов и способов интеграции общества[156]. Такой тип государства – всепроникающего и одновременно подавляющего самостоятельное развитие общества – сложился в России в конце XV–XVI вв., и сейчас, как представляется, мы имеем дело с очередной (и хочется надеяться – последней) фазой его разложения[157]. Будучи самодостаточным, государство в России было крайне плохо приспособлено к тому, чтобы, меняясь изнутри, адаптироваться к изменениям внешних условий. Реформы в России заканчивались, как правило, или контрреформами, или всеобщим кризисом и распадом государства, как в 1917 и 1991 гг. Кризис, слом, распад оказываются единственными механизмами его преобразования.