Ссудный день

– А ты проверь.

Уолтер протер шишку спиртом, погрузил под кожу уголок бритвенного лезвия. Пальцы скользили, латексных перчаток у него не было, под ногтями сделалось красно от крови, на глазах аж слезы выступили, до того было жалко старика. Уолтер ведь не к этому стремился. Он не хотел стать тем, кто пытает слабых и немощных, привязав к стулу, кромсая лезвием и ковыряясь среди сосудов и сухожилий.

Шишка оказалась кистой. Уолтер был вынужден продолжить поиски.

Срезав кусок брючины, он нащупал небольшое уплотнение над высохшей икроножной мышцей. Поднял глаза на Толботта. Толботт вздрагивал, морщился и ржал.

– Это оно?

Чокнутый старикан хихикал, его страшно веселило, как Уолтер мнется и страдает.

– В тюрьме ты будешь пользоваться большой популярностью, – заявил он, вынуждая Уолтера снова взяться за спирт.

Вот он протирает кожу, нащупывая под ней уплотнение. Старается ухватить его между пальцев и удержать, пока другой рукой делает надрез лезвием. Только уплотнение не хочет оставаться на месте. Оно все время удирает, скользит под липкой от крови волосатой кожей. Бритве приходится ловить его, догонять, и маленький надрез становится длиннее, уходит в сторону; наконец, лезвие настигает цель – и выясняется, что она ложная. Просто жировик.

Старик уже был весь в кровище, а когда Уолтер попадал куда-нибудь в сосуд, красная жижа хлестала наружу, как кетчуп из тюбика. И запах стоял такой, будто имеешь телку, лет десять пролежавшую в гробу. А Толботт еще весь трясся от смеха и постоянно ерзал. По щекам его текли слезы, каждая морщинка натянулась от напряжения. Он елозил на стуле, насколько позволяли путы, которыми его локти были привязаны к подлокотникам, а ноги к ножкам.

Казнь через тысячу бумажных порезов не была смертельной, но она понемногу обкраивала и стачивала в Уолтере что-то человеческое. Извлечь очередное уплотнение было уже гораздо проще, а следующее он выстриг вообще не поморщившись. Потоки крови, которые сперва его пугали, теперь лишь бесили, сочувствие скисло и превратилось в ярость. Теперь он кроил без разбора.

Всякая эмпатия в нем выгорела. Уолтер рылся у старика под кожей, чтобы его помучить, чтобы наказать, раз не хочет выдавать чип по-хорошему. Намеренно кромсал его, чтобы он наконец раскололся.

Однако Толботт все хохотал и костерил его за бестолковость, и Уолтеру приходилось чертить лезвием борозды на его спине, на голове под волосами. Он уже начал смывать кровь, плеская спиртом прямо из горлышка бутылки, чтобы не ошибиться и не начать резать второй раз по тому же месту. Толботт весь побледнел, голова его свесилась на грудь, а хохот превратился в слабое шипение, как будто он смеялся во сне.

Для поддержания сил Уолтер открыл порнуху с телефона. Свои любимые ролики – те, в которых фигурировали мертвецы. В смысле они были живы, когда трахались и сосали на камеру, но теперь умерли. И тот факт, что они по-прежнему могут волновать его, уже отойдя в мир иной, Уолтер находил самым убедительным доказательством бессмертия человеческой души. Эти боги разврата своей древней красотой давали Уолтеру оправдание – вполне дозволительно порезать шкуру тому, кто остается одной лишь телесной оболочкой.

И все-таки пальцы Уолтера не нащупали никакого чипа. Никакого диода. Только шрамы, комки жира и теплые кисты, которые Уолтер вскрывал и рассматривал, чтобы ничего не пропустить. Предраковые новообразования. Кальцинированные инородные предметы. Кусочки гравия и мелкие кубики стекла – сувениры, оставшиеся после автокатастрофы или падения с велосипеда бессчетные годы назад.

Уолтер срезал со старика трусы и майку. Он прощупывал кожу мелкими круговыми движениями, пытаясь нащупать предмет, который прямо сейчас выдавал его полиции – сообщал координаты заброшенного дома, залитого кровью места преступления, где Уолтер, обливаясь потом и морщась от сострадания, резал и резал бритвой, но уплотнением под кожей оказывался то жировик, то увеличенный лимфоузел, то вросший волос, то фурункул, взрывающийся гноем в глаза, то мозоль, вскрытая по ошибке. Его новый папаша намеренно дергался, чтобы лезвие резануло не туда, и хохотал в истерике.

А чип передавал безмолвный сигнал полиции, и с каждой минутой полиция была все ближе.

* * *

После Ссудного дня книга была везде. Выходить без нее на улицу означало рисковать, что на тебя донесут. А что будет дальше – никто не знал.

Хотя книга сломала ей нос, мать не стала отбирать ее у Терренса. Страницы были в пятнах мочи и коллоидного серебра, но отцовские пометки по-прежнему читались. Пометки, которые отец сделал специально для него. Среди них был список – на последней, чистой странице. Под заголовком «Мои мечты для тебя» отец перечислил:

Превосходное здоровье и сила

Высокий статус

Мудрость

Смелость

Чтобы ты стал великим целителем

Терренс по-прежнему начинал каждый день с чтения. Сегодня из книги Толботта он узнал следующее: