Стадия серых карликов

Нынче был день большой демократии: лорды и пэры заседали вместе с представителями широких слоев общественности в лице передовиков народного образования, свободных от занятий в связи с наступившими летними каникулами, а также студентки-комсомолки Люси. Ей надлежало с максимальным жаром и энтузиазмом молодости, от имени всех юношей и девушек, в том числе и от прогрессивной молодежи всего мира, одобрить и заверить. Если передовики народного образования, преступно недорабатывающие по части воспитания демократического единомыслия, вели себя спокойно, пережевывая свои обычные думы, скажем, о том, привезут сегодня или не привезут в магазин мясо, поскольку неплохо было бы мужу котлет накрутить, то Люся сидела как на иголках. Одной рукой сжимала, боясь помять, свернутый в трубочку лист бумаги с текстом одобрения-заверения, переписанный старательным почерком вечной отличницы, другой же она все время поправляла челку, нахально сползавшую на глаза, а щеки ее пылали от осознания огромной ответственности, возложенной на нее. Быть может, ее вовсе не звали Люсей, потому что мероприятия в Шарашенске подразделялись на множество категорий, в том числе «с Люсей» и «без Люси».

Нынешнее мероприятие было посвящено готовности завтрашнего театрализованного балетно-нравственного праздника под девизом «Нашу оду каждому огороду!» из цикла «Бой нетрудовым доходам!» по всеуездной программе демократического трудового воспитания. За художественную часть праздника отвечала супруга уездного начальника, она же руководитель народной театральной студии «Прожектор перестройки». Надо заметить, что Кристина Элитовна защищалась в семи институтах, пока в Шарашенске не оказался случайно проездом нужный научный совет в полном составе, единогласно проголосовавший за присуждение ей степени доктора искусствоведения, как выдающемуся исследователю гражданского содержания лирического придыхания в театрах губернии. Кроме того, она была дамой с фантазией, в дебрях которой и родились девиз и композиция праздника.

Штаб мероприятия возглавлял лендлорд Ширепшенкин, исполнительный орггений уезда, так что насчет уровня праздника душа у уездного начальника была спокойна. Время от времени он по ходу доклада супруги подпускал замечания и комментарии — критика, как сориентировались в уезде, вошла в большой почет. А когда критикуешь члена собственной семьи, то критика в данном случае приобретала новое качество во все времена такой дефицитной самокритики.

Рядом с начальником сидел приезжий академик науки товарищ Около-Бричко — «Люся» таращила на него безо всякого стеснения глупые глазищи, а рядовому генералиссимусу пера, откровенно говоря, было лестно внимание в ее лице всей шарашенской молодежи. Начальник то и дело наклонялся к высокому гостю, чтобы услышать от него комплимент в адрес докладчицы-супруги, затем возвращался в исходное монументально-руководящее положение и продолжал топорщить межбровный хохолок, размышляя о делах государственных и уездных.

Лендлорд товарищ Ширепшенкин был воспитан Декретом Висусальевичем в совершенно здоровом духе, поскольку кадры подбирались им, как туфли в магазине — чтобы нигде не жали, дешевыми, надежными и легкими в носке были. Начальника трудно было удивить чем-нибудь по части руководства уездом, однако этот шельмец сразил его наповал. Будущий лендлорд сидел тогда на совхозе в Больших Синяках, а Грыбовик как-то позвонил каждому своему поместному вассалу и дал строгое указание: в целях дальнейшего развития сельского хозяйства и досрочного выполнения продовольственной программы представить полугодовые отчеты с внушительным плюсом по всем показателям. И просматривая победные депеши, он вдруг обнаружил, что в Больших Синяках за эти полгода сдохло на сто пятнадцать телят больше, чем за предыдущие.

— Ты как же это факт такого падежа скрыл, ась? — рыкнул он на Ширепшенкина, вызванного по такому чрезвычайному поводу.

Ширепшенкин от начальственного гнева уменьшился против своих обычных размеров сразу вдвое — начальнику нравились такие кадры. Как всякие мелкие железки ориентируются на полюса магнита, ширепшенкины всегда считают самого высокого начальника самым лучшим, поэтому тут первейшее дело — не допускать их на опасное расстояние к начальству выше себя. Уж они так льстивы, уж так расстилаются, что позволь им — лизали бы, но они же — высокомерные, капризные и безжалостные тираны по отношению к своим подчиненным. Они увеличиваются перед ними от безудержной фанаберии, самомнения и руководящего предначертания до невероятных размеров, которые снизу ни обскакать, ни объехать.

Декрет Висусальевич сам принадлежал к этой породе, id est контингенту, поэтому фокус с уменьшением вдвое не произвел на него должного впечатления.