Стадия серых карликов

Опыт новоостанкинских путешествий у Аэроплана Леонидовича был солиден и богат, очередные разрытия его не опешили. Но все же грустно ему стало, когда он оказался перед бульдозерно-экскаваторным морем, огороженным высоким забором из новой шпунтовой доски, оказался без лоции и каких-либо лоцманских указаний. Посреди моря плавно покачивался одним боком полузатопленный диван, на берегах, как нынче на всяких берегах, валялись всевозможные пластмассовые флаконы и пузырьки, изготовленные на пяти континентах. Неверный свет дрожащего фонаря на далеком столбе придавал как бы интим буйству хозяйственной широты и размаха.

Аэроплан Леонидович взял влево, перебрался по гибкому горбылю через очередной канал, миновал две минисвалки и одни кусты, выбрался к огромному, невероятно длинному дому. Многосерийному, а не многоподъездному — в нем в основном жили телевизионных передач мастера. Места эти были известны ему по прежним путешествиям, более того, о них шла молва. Дескать, телевизионщики задумывали построить дом в девятьсот серий в пятнадцати частях, то бишь фильмах, по сто восемьдесят подъездов каждый, по маршруту от Останкинской башни мимо ВДНХ, через Бабушкино-Медведково до окружной автомобильной дороги, по Ярославскому шоссе, а далее — везде.

Миновал час, может, и полтора, когда слева мелькнул просвет. «Арка!» — обрадовался Аэроплан Леонидович. Замечательное сооружение в форме прямоугольной дыры давало возможность проникнуть под домом на простор

, как напишет еще рядовой генералиссимус пера, более просторного пространства

, однако было использовано безудержной строительной инициативой для непременной канавы, притом противотанкового характера, наверное, какие-нибудь танки тут иногда пошаливали, а также для куч глины, опять труб, железобетонных монолитов и каких-то механизмов явно брошенного назначения. Назад идти ему не хотелось — далеко, вперед же, вдоль дома — не близкий свет, главное, неизвестный; оставалось лишь сделать попытку пробиться через забор, новую систему канав и кустов, выходить на шум машин на проспекте Мира. Чертыхаясь, Аэроплан Леонидович храбро преодолел преграды, выбрался на какую-то полянку, где пылал огромный костер — точь-в-точь как в прелестной сказке «Двенадцать месяцев», только без действующих лиц. Лирически-благодушное, даже благостное настроение вновь вернулось к нему, он отогревался и обсушивался в районе штанин, любовался огнем, пожиравшем автомобильные шины, ящики, мебель, деревянные и железные бочки, должно быть, из-под краски. В одном месте горело что-то медное — изумрудно-прозрачное свечение радовало и завораживало, опомнившись, он взглянул на часы: без нескольких минут они показывали полночь. Он заторопился, сделал несколько зигзагов между мусорными баками, оказался опять перед забором из новенькой, струганой, еще пахнущей лесом вагонки. За забором, как и следовало ожидать, была еще канава, а уж за нею — куча плоских железобетонных изделий, как выяснилось позже, бордюрных камней. Когда он находился на дне канавы, раздался сзади страшный взрыв — жидкие струи адского фонтана взметнулись вверх, но основная их часть, как залп сотни огнеметов, просвистела вместе с частью бочки всего метрах в пяти от рядового генералиссимуса пера. «Нитрокраска!» — определил Аэроплан Леонидович, не желая даже в воображение допускать картину того, что стало бы с ним, останься он у костра хотя бы еще минуту, не хотел, сопротивлялся навязывавшемуся видению — собственная необузданная фантазия подсовывала ему на эту тему цветной голографический комикс.

Нет, Аэроплан Леонидович не стряхивал мурашек со спины, выбираясь из канавы, вообще он не испугался, а только очень захотел есть. Оставив производство комикса, фантазия подсовывала его воображению куски прекрасно поджаренного мяса в окружении сложного, непосильной сложности для общепита, овощного гарнира, мясо источало такой аппетитный аромат, что рядовой генералиссимус пера прибавил шагу, совсем забыв о полном отсутствии такого блюда в собственной холостяцкой квартире.