Ствол шахты пронзал гору насквозь, к тому же был трёхъярусным, и никто не мог поручиться, что впереди, в хитросплетении ходов и вертикальных колодцев их не подстерегает смертельная опасность. Лис это прекрасно понимал, и, подходя к каждому перекрёстку, невольно напрягался, не веря ни обонянию, хоть ветерок и дул ему навстречу, ни острому слуху. Дыхание становилось тяжёлым, тугим, словно сдерживаемое сжатой в душе пружиной, широкий луч фонаря разбивался о мокрый камень, стараясь выхватить из темноты и то, что осталось за спиной, и дорогу впереди, и коварный поворот. Пару раз он с трудом сумел перебороть непреодолимое желание закатить за угол гранату, так пугала его собственная тихая поступь. Казалось, что у темноты есть глаза, глаза голодного зверя, неотрывно следящего за каждым его осторожным шагом.
Стоянка его товарищей приближалась мучительно медленно: запах костра едва достигал чуткого носа, не видно было пятна света в бесконечной пустоте тёмной пасти, но торопиться было нельзя ни в коем случае. Снова бочком, почти касаясь рюкзаком стены туннеля, Лис делал осторожные шаги, приближаясь к очередным перекрёсткам. Фонарь на винтовке освещает боковой ход, заодно стараясь подарить хоть толику света дороге, что вела вперёд, а ещё один, закреплённый косо на голове, бил вбок, позволяя видеть, нет ли погони, не преследуют ли его по пятам твари, уцелевшие в побоище. Вдруг, они совершенно безразличны к гибели членов стаи, и, очнувшись от нокаута, с бездушием закоренелых убийц переступили через тела друзей, и снова призрачными тенями следуют за запахом добычи, держась поодаль, за границами пятнышка света?..
Вроде и не видно опасности, не тревожит тонкий слух шорох в почти абсолютной тишине покинутой в спешке шахты, но Лис сдерживает порывы живой души. Только не поддаться самоуспокоению, не рвануться сломя голову навстречу знакомому запаху варёной картошки и уже слышным (причудилось?) голосам.
Он не смотрел на часы и не знал, сколько времени пробирался, как вор по царской сокровищнице, по бесконечному туннелю, пугаясь своей единственной подруги — собственной тени, но когда до лагеря, что уже разбили его соратницы, осталась сотня метров, остановился.
Никто не спал, с тревогой и надеждой ожидая его возвращения, и Лис задержался на пару минут, успокаивая расшалившиеся нервы — детей, переживших кровавый кошмар, надо приободрить, и появление взъерошенного, с округлившимися от страха глазами, кицунэ не вольёт храбрости в их сердца, не успокоит души огоньком надежды.
Прижаться спиной к стене, расслабить натруженные ноги и спину. Вдох. Медленней! Ещё раз… Вдо-о-о-ох… Уже лучше. Можешь же, когда захочешь… Выдох… Ты молодец, справился, защитил своих женщин… Ещё пара минут, и вы снова будете вместе…
Грудь вздымается и опадает плавно, настолько легко, что даже невозможно уловить границу между вдохом и выдохом. Хвост уже не выдаёт страха торчащей во все стороны шерстью. Ему не видно собственного лица, но лис-оборотень уже знает, что зрачки сильно сузились, не стараясь пробить тьму пугающего подземелья. Всё хорошо… Во всяком случае, пока…
Хельга выбрала место для импровизированного лагеря точно посередине между двумя перекрёстками. У стены, грея продрогший за долгие тысячелетия камень, горел небольшой костёр. Язычки пламени отчаянно старались вскипятить сразу три котелка — лучше есть клубни если и не сваренные, то хотя бы горячие.
Восемь детей и не скрывали улыбки, когда из темноты появился браво шагающий, даже не бросающий взгляды через плечо, увешанный оружием профессор, весело виляющий хвостом.
Оля вся потянулась навстречу, встала, неуклюже уронив «Рысь», но даже не заметила, как дробовик сполз, царапая стену стволом, на расстеленный тент:
— Слава Богу!!! — Её восклицание, в котором явственно слышались едва сдерживаемые слёзы, было скорее вздохом облегчения, чем криком.
Девушка повисла на шее Элана:
— Как там???
Иригойкойя ободряюще похлопал её по спине:
— Двадцать ноль в нашу пользу! Не на тех напали!
Вообще-то убитых молотоголовых было, скорее всего, меньше: разум в бою работает странно, и погибших на поле брани всегда меньше, чем кажется, но надо приободрить молодёжь. Их положение, по-прежнему, просто отчаянное, а надо, чтобы все боролись до конца, и тут часто решающую роль играет моральный настрой командира. И Лис пустился в лож во спасение:
— Ещё сунутся — ещё получат! — Он присел к огню и подмигнул мальчишкам и девчонкам. — Не бойтесь! Эти чудища на вид, конечно, жуткие, но они такие же живые, как и мы с вами. Их берёт всё, и пули, и гранаты, так что — отобьёмся!
О том, что лично у него боеприпасов почти не осталось, он тактично умолчал. Только Хельга могла похвастаться нетронутым комплектом, да у Мирры, что не страдала пристрастием к винтовочным гранатам, ещё имелся запас патронов.
Бойцовская рыбка хлопнула своего напарника по плечу:
— Молодец! Ты настоящий мужик.
Она получила назад свои магазины, и тут же присела рядышком, набивая их патронами, пока Элан обнялся со своей дочуркой.