Стая

Одноглазый остался один. Со всех сторон на него двигались люди, он уже был окружен дважды. Загонщики орали, гикали, свистели. За ними притаились стрелки, он видел, как они нашли Бима, Сына волка, Мальчика. Одноглазый выскочил на поляну, понял, бежать больше некуда, сел на снег и заскулил жалобно, горько.

Много он испробовал в жизни горького, но так горько ему никогда еще не было. Он даже не пошевелился, когда на краю поляны появился вдруг человек и вскинул к плечу ружье.

С другой стороны поляны появился еще охотник, он-то и успел задержать выстрел:

— Не стрелять! Я напротив!

Справа, слева от Одноглазого появились люди, они теперь подходили к нему со всех сторон.

— Не стрелять! — повторил охотник, — собака! Не волк, вроде!

Одноглазый, как и Мальчик, был совсем не похож на волка. Он и держался сейчас совсем не по-волчьи. В стае он привык никогда не сопротивляться, выл жалобно и терпеливо ждал, когда его начнут бить.

— Смотри-ка! Точно — не волк! Никому не стрелять! Кочнев! — командовал один из охотников, — держи веревку! Попробуешь накинуть петлю! Сальников! Если бросится, выстрел твой!

Одноглазый почувствовал на шее петлю от веревки, упал боком в снег, закрыл свой единственный глаз и завыл пуще прежнего.

— Молчать!

Веревка на шее дернулась и петля затянулась туже. Пришлось открыть глаз и подняться.

— Понимает! Смотри-ка! Пошли, Полкан! Рядом! Вот так! Да не дрожи! Пленных не стреляем!

Одноглазый шел смирно. Страх немножечко попрошел, он старался на людей не смотреть, хватал из-под ног снег и глотал его. Кто-то сжалился над ним, вынул из кармана горбушку хлеба, на вытянутой руке протянул ему. Он пока еще не поверил людям, отказался взять хлеб, съежился и приостановился.

Остановились. Кто закуривал, кто пытался шутить:

— Понятливый! Бери! Не бойся!

Горбушка упала у ног Одноглазого. Он понял, бить его пока не будут, проглотил хлеб.

— Пошли, Полкан, пошли! Вперед! На довольствие-то приказ нужен!

Отбой охоты был сыгран. Илья разрядил ружье, стал дожидаться, когда его снимут с номера. Он поглядывал в сторону убитого волка, не подходил к нему. Радость немного поулеглась, Илья приготовился принимать поздравления, снова снял правую перчатку и убрал ее в карман.

Люди, наконец, появились. Вместе с егерями к Илье шагал главный охотник. По тому, как громко разговаривал он с егерями, можно было понять, что главный чем-то недоволен. Он даже не взглянул на Илью, чуть задержался около убитого «волка», сплюнул себе под ноги:

— Волчатники! И этот собаку кончил! — главный на ходу вспомнил об Илье, бросил через плечо: — Иди, охотничек, к вездеходу! Собачку не забудь, прихвати!

На «Буране» привезли убитую Чапу, сбросили с нарт на снег. Рядом с ней положили Мальчика. Собаку к собаке, — так распорядился старший. Отдельно на снегу лежал Сын волка. Кто-то из охотников уже успел сфотографироваться с ним. Рядом с убитым Бимом собралось несколько охотников и жарко спорили:

— Для волка окрас, конечно, чуть светловат, а лапа? Посмотрите, какая лапа! Волчья! Окрас, братцы, от местности зависит! И спорить здесь нечего! Две собаки взяты, два волка!

Одноглазый, привязанный к буферу вездехода, не переживал ни за убитых волков, ни за собак. Кто-то угостил его кусочком колбасы, и он накручивал теперь хвостом, ждал еще. Илью пока никто не хвалил, но и не ругал. Прежде чем взглянуть и сфотографироваться с настоящим волком, он остановился возле спорщиков, прислушался к ним:

— Даже если не волк! Еще хуже. Дикая собака — страшнее волка. Руки бы отрубить тому… — горячился охотник.

— При чем руки? — возражал другой спорщик.

— При том! Не на деревьях собаки растут! Вот такого пса человек бросит, потом сам же на себя жалуется! Во-олки, мол, развелись!

Илья обошел спорщиков и остановился. Он смотрел на снег и не понимал, что происходит с ним. Сон? Точно. И такие плохие сны приходят…

Илья очнулся и побоялся еще раз взглянуть себе под ноги. Слезы душили его. Запинаясь, он сделал несколько шагов прочь, попытался взять себя в руки.

— Я и говорю! — донеслось до Ильи, — наиграются щенком-игрушкой, выбрасывают потом. Сами и разводим волков!

К убитому Биму Илья заставил себя подойти еще раз. Все удивленно повернулись к нему, когда он перестал шмыгать носом, громко всхлипнул, заплакал навзрыд и побежал прочь.

Себя он жалел сейчас наравне с Бимом.