Стая

Подсчитав остаток денег, я посмотрел на противоположную сторону улицы, где располагалась дорогая кондитерская. На витрине красовались белые торты, украшенные красными завитками. До меня долетал нежный аромат горячих пирожков, сладкого печенья, булочек с корицей и цукатами и ватрушек. Я вспомнил, как тощая продавщица выгнала меня из кондитерской, увидев, как я роюсь в мусоре.

– Пошел вон отсюда, мерзкий маленький попрошайка! – кричала она, отгоняя меня метлой.

Дымок, как всегда, появился будто из ниоткуда. Понюхав мой пакет, он дернул меня за рукав.

– Ты прав, – согласился я.

Я перешел через дорогу, расправив плечи и не сводя взгляда с моей цели, в точности как те люди, нарисованные на стене станции. Везунчик и Дымок шли рядом со мной, словно мои солдаты.

Я открыл дверь. Звякнул колокольчик. Я чуть не разрыдался из‑за объявшего меня тепла и ароматов.

Тощая жадная продавщица уставилась на меня из‑за прилавка.

– Пошел вон отсюда, мерзкий прохвост! – рявкнула она. – Нечего мне тут покупателей своей вонью распугивать!

Я подошел к стеклу и ткнул пальцем в сторону ватрушек, манящих меня с подноса.

– Почем? – спросил я.

– Шел бы ты отсюда, – покачала головой женщина.

Я передал ей остаток денег. Продавщица осторожно пересчитала купюры, точно они были вымазаны крысиным пометом. Она перевела взгляд с моего лица на деньги, лежащие на прилавке.

Вздохнув, женщина достала из-под прилавка бумажный пакет и открыла дверцу стеклянного домика, в котором жили ватрушки.

– Одному Богу известно, у кого ты украл эти деньги, – пробормотала она.

– Я не краду. – Меня вдруг охватила злость. – Я никогда ничего не воровал!

Смерив меня взглядом, продавщица бросила в пакет две ватрушки, а затем швырнула пакет на прилавок, так что ватрушки едва не вывалились на пол.

Я успел подхватить свое сокровище.

– А теперь выметайся, – буркнула она.

Я выбежал за дверь, прокатился по ледяной дорожке на тротуаре. Я приплясывал, я хохотал, я махал руками, а вокруг кружила метель.

– Две ватрушки! – кричал я. – Две теплые ватрушки для невзрачного маленького мальчика! – пел я.

Мы с Везунчиком и Дымком помчались домой. Мы бежали сквозь пелену снега, а пакет с едой и великолепными ватрушками бил меня по коленям.

Когда снегопад прекратился, на Город обрушился пробирающий до костей холод. Оставшиеся от нашего кутежа сосиски замерзли на деревянной полке вместе с коркой хлеба. Вода в банке, которую я хранил на подоконнике, превратилась в лед.

На третью ночь этого похолодания мы с собаками – включая Дымка – сгрудились в одну кучу, стараясь согреться. Меня била мелкая дрожь. Старые газеты, которые я запихал в штаны и под свитер, шуршали.

– Наверное, уже наступил Новый год, – говорил я псам. – У нас нет елки, и мы не можем зажечь гирлянды, но свечи-то у нас есть.

Я прижался поближе к Везунчику. Ушастик устроился у меня в ногах.

– Мама и бабушка Инна на Рождество готовили вкуснейшую кутью.

Один из щенков заскулил во сне.

– Мама варила кутью в большой кастрюле на плите. И когда приходило время, бабушка Инна говорила: «Мишка, мне нужна твоя помощь». – Я погладил Бабулю по голове. – Я всегда помогал бабушке, – заверил я псов. – Мне нужно было помочь бабушке добавить в кутью правильное количество меда и фруктов. Бабушка говорила, что у нее уже старый язык и она не может толком распробовать, сколько меда нужно добавить. Ей нужна была моя помощь, чтобы определить идеальное соотношение меда в кутье.

Бабуля вильнула хвостом во сне.

Наш Стеклянный Дом был залит золотым светом. Блики плясали на покрытых изморозью стенах. Глаза у меня слипались. Я вспоминал тепло маминой кухни и золотые завитки меда в кастрюле с кутьей. Я больше не помнил маминого лица. Не помнил, какого цвета были ее глаза. Какого цвета были ее волосы. Но я помнил ее руки, ее прекрасные белые руки. Помнил, как ее рука сжимала деревянную ложку, размешивая кутью на плите.

Что-то разбудило меня. Лай. Зубы вцепились в мой свитер.

Я свернулся калачиком. Тут было тепло. Так тепло… Мне просто хотелось спать.

Отчаянный лай. Исполненный ужаса вой. Острые зубы сжимаются на моем запястье, на моей ноге.

Я выпрямился.

– Да оставьте же вы…

Я осекся, завидев языки пламени. Вокруг плясал огонь. Стеклянный Дом превратился в Дом Огня и Дыма.

Дымок…

Я поднялся на ноги. Собаки сгрудились вокруг меня, скуля. В их глазах читался испуг.

Дымок же бился в дверь, пытаясь выбраться наружу. Я подбежал к нему и толкнул дверь изо всех сил. Она почти не поддавалась.

– С той стороны навалило снега, – закашлявшись, выдохнул я.

Я толкал, толкал, толкал дверь. Дымок и Везунчик отчаянно пытались процарапать дверь когтями. Ушастик принялся рыть подкоп у двери. Снег оросился кровью. Мамуся и щенки смотрели на меня, и их глаза были в точности как у девочки со спичками из моей книжки.

Я оперся ладонями о колени.

– Я всего лишь маленький невзрачный мальчик, у которого нет мамы, – разрыдался я. – Мама…

Всхлипывая, я оглянулся. И тут я увидел тележку. Подбежав к тому месту, где мы спали и ели, я схватился за ручки тележки. Язык пламени лизнул мне спину. Упершись носками в землю, я крикнул: