Стая гадких утят

– Неважно, какая. Вот возьмите ее фотографии и минус восемь – десять лет – и получите ее новый облик.

– А вот иногда делают фотографии до и после, чтобы потом сравнить результаты операции, – проявил чудеса познания работы пластических хирургов следователь Лебедев.

– Делают… – усмехнулся хирург. – «До» у меня есть, а вот «после» не успели сделать. Устроит вас такой ответ?

– Устроит… – Василий продолжал миллиметр за миллиметром осматривать комнату.

Делал он это настолько профессионально, что Яна даже не пыталась прорваться к нему в помощницы, чтобы не помешать ненароком.

– А теперь – все, о чем она говорила. Сплетни, намеки, что-то о мужчинах, о женщинах… Все! – внимательно посмотрел на Юрия Юрьевича следователь. – И помните: это вы делаете не из праздного любопытства, а, возможно, спасаете ей жизнь.

– Я понял. – Директор клиники побледнел, закрывая рот весьма морщинистой рукой (в отличие от омоложенного лица).

Яна только головой покачала. Она уже поняла, что «номер мертвый», так как хорошо знала Марию. Никогда бы та не позволила себе сплетен, интриг, намеков. Тем более с незнакомыми людьми в клинике. Как она подумала, так и вышло. Юрий Юрьевич крепко задумался, затем покачал головой.

– Ни о чем таком мы не говорили. Она и словом не обмолвилась о семье, о личной жизни тем более… никаких намеков.

– Ну о чем-то вы ведь говорили?! – не верил Лебедев.

– Успокойся, Вася, она – не я, Мария Элеонора действительно держит рот на замке, – заступилась Яна.

– Мы говорили об операции, чего она ожидает от нее и что я могу гарантировать… Говорили о музыке, об искусстве… Фи, она была настолько интеллигентной женщиной, что мы не говорили даже о политике! А в мои полномочия узнавать, с кем она спит или ради кого все делает, не входило и не входит. Вот если бы она попросила что-то неординарное, противоречащее здравому смыслу, я бы отказался. И не смотрите на меня так! Знаю, что вы думаете. Мол, ты бы отказался, как же! Из-за денег кого угодно будешь оперировать! А вот и нет. Я достаточно обеспечен, я – хороший врач, и у меня приличная репутация. Рисковать ею даже ради прихоти чешской княгини я бы не стал! Но она просила то, что ей было показано. Возрастные изменения лица имелись, и их реально можно было устранить. Какие ко мне претензии? Вы даже мне плохую охрану пациентов предъявить не можете. Ее не у меня в клинике выкрали, она сама сюда пришла и вышла по собственной оплошности. А уж за то, что с княгиней случилось после ухода, вне клиники, я ответственности не несу! – брызгал слюной Юрий Юрьевич.

– А мы вас пока ни в чем не обвиняем, – хмуро ответил Василий, роясь в личных вещах княгини без зазрения совести.

– А что? Была бы неплохая версия, – прищурилась Яна. – Вы сделали неудачную пластическую операцию и во избежание международного скандала ликвидировали пациентку. Шутка! – улыбнулась она, хотя ей было вовсе не смешно.

– Не шутите так… Я бы никогда такого не сделал. Есть свидетели и записи истории болезни, подтверждающие, что операция у этой пациентки прошла успешно. – У хирурга даже губы задрожали на нервной почве.

– А о сыне, о сыне она рассказывала? – Яне просто хотелось услышать что-нибудь о Карле Штольберге.

– Ничего о своей семье и личной жизни, – повторил обиженный за беспочвенные подозрения Юрий Юрьевич.

– А медсестры? Может, она что-то говорила о себе им? Все-таки они женщины, она – женщина, одна… Может, ей хотелось поделиться чем-то важным хоть с кем-то? – сбивчиво предположила Яна.

По просьбе главного врача в комнату пригласили медсестру Марину. И тут Яна по-настоящему удивилась. Марина рассказала, что кое-чем княгиня все-таки делилась с ней.

– Она немного рассказала о своем сыне Карле. Я поняла, что Мария Элеонора, всеми нами любимая и уважаемая, им очень гордится.

– Им можно гордиться, – вздохнула Яна, мечтательно закатывая глаза под недовольным взглядом следователя.

– О чем еще говорила княгиня?

– Да так… болтали по-женски… Я знаю, что несколько лет назад она похоронила мужа, что очень любила его и была ему верна, никогда не понимала никаких любовных треугольников. Она думала, что больше никогда не пустит никого в свое сердце.

– Думала? – уловила главный глагол в ее речи Яна. – То есть теперь она пересмотрела свои взгляды?

– Я не могу со стопроцентной уверенностью утверждать, что у нее кто-то есть, – виновато пожала плечами Марина. – Она не называла имен и фамилий…

– Но…

– Но у нее так блестели глаза… Несколько раз я заставала ее за разговором по телефону, который она сразу прерывала при моем появлении. Не думаю, что она говорила с сыном, мне становилось даже неудобно… – замялась Марина.

– Но хоть она общалась с человеком из России или из-за границы? – допытывался Василий Николаевич в надежде найти хоть одну зацепку. – Где искать Марию Элеонору?

– Не знаю…

– Ну хоть что-нибудь?!! – взмолился Василий, понимая, что он и в доме ничего не находит – никаких писем, дневников, тетрадок, записей…