Сталь и шлак

— Вы все же перестаньте ходить в цех во время бомбежек.

— Благодарю за совет. Я хожу в цех не как ваш секретарь, а как секретарь комсомольской организации. Что же, по-вашему, ребята будут головой рисковать, а я — дома отсиживаться? Хорош был бы секретарь, да еще кандидат партии!

— Вы давно кандидат партии?

— Месяц назад получила кандидатскую карточку.

— А вы почему, Сергей Петрович, до сих пор беспартийный? — неожиданно спросил Матвиенко.

Крайнев нахмурился. Теплова поняла, что затронули его больное место. Сергей Петрович молчал, дымя папиросой, а Матвиенко терпеливо ждал ответа.

«В самом деле, почему он не в партии?» — думал Матвиенко.

Простой в обращении, решительный и прямой, начальник цеха сразу завоевал симпатию и доверие коллектива. Матвиенко помнил, с каким облегчением вздохнули рабочие, когда Крайнев сменил Вальского. С приходом нового начальника прекратились ругань и споры на рабочей площадке, резко уменьшились взыскания. На третий день после приемки цеха он пригласил к себе председателя цехового комитета и секретаря комитета комсомола и высказал им свое удивление по поводу недостаточного размаха социалистического соревнования в цехе. Они быстро договорились о совместной работе. Когда стало известно, что Крайнев — беспартийный, все были очень удивлены.

«Исключили за что-нибудь», — подумал тогда Матвиенко.

— Видите ли, Михаил Трофимович, — после долгого молчания произнес Крайнев, — для того чтобы быть в партии, надо иметь не только большевистские убеждения, но и большевистский характер.

— А каким вы представляете себе этот характер? — спросил Матвиенко.

— Большевистский характер — это твердость и чистота алмаза, — ответил Крайнев. — И мне кажется, коммунисты в массе — все равно что частицы углерода в железе, частицы, которые превращают железо в сталь.

— Так чего же не хватает у вас, Сергей Петрович? — прямо спросил Матвиенко. — Чистоты или твердости?

Вопрос был поставлен так, что на него нужно было или не отвечать, или ответить с такой же прямотой. Крайнев решил ответить.

— Твердости у меня нет, Михаил Трофимович, выдержки маловато.

— У вас нет выдержки? — удивленно спросил Матвиенко. Он сразу вспомнил, как уверенно и четко работает Крайнев и как спокойно он ведет себя во время бомбежек.

— Нет, — со вздохом подтвердил Крайнев, — вспомните мое поведение на рапорте с Шатиловым, в кабинете у директора. Сдерживаюсь, сдерживаюсь, а потом непременно сорвусь. «Шибко взрывчатый», — как говорили про меня ребята в школе. Вот эту «взрывчатость» не вышибли из меня ни армия, ни втуз, ни комсомол. Тянусь я к партии, расту, но мое представление о том, каким должен быть человек, носящий высокое звание коммуниста, растет быстрее, чем я сам, опережает меня. И я чувствую себя недостойным этого высокого звания.

Крайнев задымил папиросой.

— Вы по многим вопросам советуетесь с людьми, — сказал Матвиенко, — а об этом с кем-нибудь говорили?

— Как-то не пришлось, — сознался Крайнев.

— И зря. Со стороны бывает виднее.

«В самом деле, — подумал Крайнев, — как это могло получиться? Обо всем с людьми говорил, а об этом важнейшем деле — ни с кем ни слова…»

5

Фронт приближался к Донбассу. Люди почти не покидали завода. Гудок превратился в простой сигнал, напоминающий о времени. Рабочие приходили задолго до начала смены, толпились у репродукторов, затаив дыхание слушали сводки с фронта. Подолгу задерживались на заводе, отработав свои часы. Сталевары покидали цех только после выпуска плавки, которую они вели, канавщики, разливщики, ковшевые — после разливки, к которой они готовились. Уходили, но ненадолго. Дома было тоскливо.

Снова тянуло в цех, хотя работа становилась с каждым днем все тяжелее. Рабочих было мало: одних призвали в армию, другие вышли из строя во время бомбежек. Грань между фронтом и тылом постепенно стиралась, и, уходя на завод, никто не мог с уверенностью сказать, что вернется домой.

Особенно трудно приходилось работавшим в комсомольских бригадах: призывники ушли на фронт, а оставшиеся отказывались от пополнения.

Однажды, проходя мимо третьей печи, Крайнев увидел, что сталевар Никитенко заправлял печь с одним лишь подручным Сашкой. Остальные закрывали выпускное отверстие и не могли помочь им. Заправочная машина стояла на ремонте. Сергей Петрович сейчас же дал распоряжение мастеру послать в помощь Никитенко и Сашке заправщика от соседней печи, где тоже не хватало рабочих, но люди были постарше и посильнее.

Заправщик пришел, сбросил пиджак прямо на площадку, набрал на лопату доломита и направился к печи.

Сашка загородил ему дорогу.

— Ваш билет?

Заправщик удивленно остановился.

— Какой билет? Что ты мелешь?

— Билет на право работы у этой печи.

— Да какой тебе билет? Меня мастер к вам послал в помощь.

— Этого мало, что мастер. Ты пойди сначала бороду сбрей, в комсомол запишись, а потом уже приходи. Тоже мне кадра!

Заправщик оттолкнул Сашку в сторону, но бросить доломит в печь так и не смог. Ему загородил путь Никитенко.

— Сколько вас человек в бригаде? — спросил он.

— Четверо.