Сталь Императора

— Вот и я сказал ему то же самое, на что он предложил вспомнить, сколько Романовых досрочно расстались с короной и с самой жизнью в связи с различными … недомоганиями… Потом предложил оценить, как сильно недомогал Петр III, когда к нему явились братья Орловы и Павел Первый во время визита братьев Зубовых…

— То есть он намекал на то, что вы заговорщик?

— Он просто продемонстрировал, что здоровье монарха в России крайне зависит от различных комплотов, и предложил ещё раз подумать, кто является для меня таким авторитетом, чей приказ я готов выполнить, не задумываясь?

— А Вы?

— А я стоял, как кадет-первогодок, краснел и мучительно перебирал в голове фамилии членов династии и понимал, что это не то, что он имеет ввиду нечто совсем другое…

— Не это ли ещё один признак его ненормальности?

— Ваша логика рассуждений, Сергей Сергеевич, полностью совпадает с моей, — усмехнулся Бобриков, — но я не закончил. Видя мое затруднение, государь спросил, кто будет для меня высшим авторитетом, имеющим право отдавать приказы в случае, если в России вместо монархии будет установлено республиканское правление?

— Это была провокация?

— А зачем она ему? Мы и так в его глазах — бунтовщики-заговорщики…Нет, это не была провокация, он просто подталкивал меня в нужном ему направлении…

— И что было далее?

— Я сказал, что высшим авторитетом в таком случае будет для меня тот, кого назначит народ. На что он усмехнулся, прищурился, наклонил голову набок спросил: «А зачем нам ждать? Может сразу у него и спросим?»

— Это что значит?

— Это значит — плебисцит по вопросу предоставления независимости Царству Польскому, манифест о котором я сейчас везу с собой…

Бобриков натянул поводья, конь под ним остановился и загарцевал. Остановил свою лошадку и Озеров, с удивлением оглядывая командира с искаженным от переживаний лицом.

— Сергей Сергеевич, Вы же знаете, я предельно прямо и откровенно общаюсь со всеми, невзирая на лица. Я сотни раз видел государя, в том числе, когда он был ещё наследником. Я не знаю, что с ним случилось за последние три месяца, но это абсолютно другой человек… Прежней осталась только внешность… Хотя нет… Глаза тоже незнакомые, колючие… И вот что удивило и напугало — он знал всё наперед… Понимаете, он знал что я скажу, когда я только рот открывал….И я первый раз испугался…

— Но, простите, чего?

— Всю мою карьеру я общался с царями, не меньше десятка раз — с Николаем Александровичем, а сейчас понял, что теперь говорю с помазанником божьим, и мне сразу стало ясно, почему немецкие врачи поставили такой диагноз, — он действительно не от мира сего…

— Плебисцит, — медленно произнёс генерал Озеров это слово, как будто пробуя его на зуб, — Господи, древнеримскую традицию тащить в нашу берлогу… Он действительно сумасшедший…

— Может, он и сумасшедший, но за те права, которые он уже предоставил плебсу его будут носить на руках…А теперь ещё и плебисцит… да, кстати, он настаивает, чтобы армия тоже принимала участие в голосовании.

— Господи, — закатил глаза командир преображенцев, — это же попрание всех устоев! Еще Николай I провозгласил, что армия — вне политики.

— А вот теперь Николай II говорит: если вы не интересуетесь политикой, политика обязательно заинтересуется вами. И гвардией действительно сто лет подряд вертели, как хотели, именно политики, причем далеко не всегда — отечественные. Так что и здесь он прав…

— Георгий Иванович, — Озеров остановил коня и внимательно посмотрел в глаза Бобрикову, — ты же не всё мне рассказываешь… Что еще?

— А еще он пожал мне руку, — с остекленевшими глазами медленно почти прошептал командир дивизии.

— И что? Что было дальше?

— А дальше Сергей Сергеевич… дальше я Вам ничего рассказывать не буду, а то Вы сочтете, что я тоже сошел с ума…

Глава 8 Понедельник — день тяжёлый

Первый день недели — традиционно тяжёлый. Последний понедельник января 1901 этому правилу полностью соответствовал. Вчерашнее казалось кошмарным сном. Воскресные «гуляния» прошли с ярко выраженным запахом пороха и привкусом крови. Застреленных и задавленных только на Дворцовой площади — более сотни. И это оказалось только началом. В отместку за стрельбу по толпе, по городу буквально прошлась «коса народного гнева», сметая с улиц городовых и околоточных. Свидетели отмечали по горячим следам великолепное владение оружием среди «народных мстителей», отменно поставленное взаимодействие и знание тактики боя в городе. Полиция столицы за полдня лишилась более трети своих сотрудников, уцелевшие самоустранились, предпочтя английскую доктрину «мой дом — моя крепость». На бесхозные улицы хлынули мародеры.