Сталин

В ставке на бесконечную борьбу, понимаемую однозначно как антагонистическую, жестокую, бескомпромиссную, кроется одна из главных «тайн» сталинской методологии мышления и действия. Даже добившись покорности великого народа, Сталин не успокоился. В январе 1948 года «тиранический человек» (пользуясь определением Платона) вызвал к себе министра внутренних дел СССР С.Н. Круглова и отдал распоряжение: продумать «конкретные мероприятия» по созданию новых, дополнительных лагерей и тюрем особого назначения. В едва слышных токах необъятного Отечества Сталин уловил нечто тревожное. Участились случаи проявления недовольства людей, появились попытки перехода за кордон, некоторые писатели замолчали, как бы протестуя против безысходности сжимающегося обруча единовластия.

– В феврале доложите проект решения, – подытожил Сталин. – Для троцкистов, меньшевиков, эсеров, анархистов, белоэмигрантов нужно создать особые условия…

– Будет исполнено, товарищ Сталин, будет исполнено… – несколько раз повторил послушный ставленник Берии.

Пусть читатель не подумает, что я перепутал даты. Нет. В 1948 году Сталин вновь заговорил о троцкистах, меньшевиках, эсерах, анархистах… Думаю, что он искал «новых врагов» – неотроцкистов, неоменьшевиков, неоэсеров и т. д. Круглов не заставил ждать. В середине февраля Поскребышев передал Сталину документ:

«Центральный Комитет ВКП(б)

товарищу Сталину И.В.

В соответствии с Вашими указаниями, при этом представляем проект постановления Совета Министров об организации лагерей и тюрем со строгим режимом для содержания особо опасных государственных преступников и о направлении их по отбытии наказания на поселение в отдаленные места СССР.

Просим Вашего решения.

В. Абакумов, С. Круглов».

В проекте постановления говорилось, что «троцкисты, террористы, правые, меньшевики, эсеры, анархисты, националисты, белоэмигранты» должны направляться в десятки новых лагерей на Колыме, под Норильском, в Коми АССР, Елабуге, Караганде и других местах. При этом с осужденными предписывалось вести «чекистскую работу по выявлению оставшихся на воле». В отношении заключенных, указывалось в проекте, должно быть «исключено сокращение сроков изоляции и других льгот». Более того, МВД[21]

предлагалось «в случае необходимости задерживать освобождение заключенных, с последующим оформлением в установленном законом порядке». Звучит многозначительно: отбывшего срок задерживать «в установленном законом порядке»!

Сталинское «согласен» является лишь еще одним штрихом к его портрету. Для него борьба, насилие, несвобода стали инструментами «созидания» по-сталински. Абсолютизация чего-либо всегда опасна. Абсолютизация классовой борьбы привела Сталина к отрицанию многих подлинных общечеловеческих ценностей. Важнейшие ценности – социальная справедливость, гуманизм, свобода личности – были попраны. Сталинские «тайны» единовластия – это тайны тирании. Если бы был жив Троцкий, уничтоженный «вождем», он мог бы повторить свои слова: «Сталин ведет к термидору».

По мере того как мир постепенно узнавал Сталина не только с помощью Фейхтвангера и Барбюса, находилось все больше людей, которые убеждались, что главная сила Сталина, «тайна» его неуязвимости – в абсолютизации феномена классовой борьбы. Многим даже начинало казаться, что Д.С. Мережковский своим антибольшевистским памфлетом «Царство Антихриста» раньше других увидел смертельную опасность этой абсолютизации. Напомню, что он писал через три года после Октябрьской революции: «Хороша или дурна идея классовой борьбы, благородна или презренна, – мы, живые люди, участники борьбы, палачи или жертвы, кое-что знали о ней, чего Маркс не знал, что и не снилось всем мудрецам социал-демократии. У них идея эта была только в уме; у нас в крови и костях: кровь наша льется, кости трещат от нее». Действительно, Сталин, как никто другой, сделал все, чтобы идея, которая раньше «была только в уме», стала господствующей в политике, экономике, идеологии, культуре, в повседневной жизни. Он не чувствовал себя спокойным, если не слышал, не ощущал конвульсий жертв этой идеи.

После войны, когда в Европе, да, пожалуй, и в мире, зримо наблюдался всеобщий сдвиг влево, могло показаться, что история подтверждает правоту Сталина. Многие стали считать, что железный плуг классовой борьбы скоро вновь начнет вспарывать земную твердь. Тогда, похоже, никто не пытался мыслить планетарно; дамоклов меч ядерного апокалипсиса был еще плохо виден. Пока ветры «холодной войны» не заморозили социальную и общественную активность антиимпериалистических сил, казалось, что дело не ограничится крахом колониальной системы.