Сталин, устало перелистывая бесчисленные шифровки, доклады, сообщения, не без удовлетворения отмечал, что к приближающемуся его юбилею удалось восстановить практически все разрушенные предприятия, заложить сотни новых. Возрождение экономики шло быстрыми темпами. Во время последнего разговора с Вознесенским он вновь подчеркнул: в центре внимания – тяжелая промышленность. Сельское хозяйство, потребительские товары – фактор не решающий. Финансовые, технологические ресурсы, как и раньше, концентрировались прежде всего в промышленности. Но и там наблюдался в основном количественный, а не качественный рост. Сельское хозяйство тем временем все более деградировало. Сталин едва ли знал, что колхозники, лишенные не только паспортов, но и всяких стимулов, работали лишь под угрозой многочисленных кар и тягот (необходимости выработать минимум трудодней, все большего обложения натуральным и денежным налогом каждого живого существа в хозяйстве, даже фруктового дерева, сокращения приусадебных участков и др.). То было бесправное сословие, не имеющее возможности ни протестовать, ни что-либо изменить. Весь урожай колхозов (как правило, очень низкий) изымался за смехотворную, символическую плату. Молодежь всеми правдами и неправдами пыталась покинуть село, наполняя ремесленные училища, становясь дешевой рабочей силой на многочисленных новостройках, лесозаготовках. Коллективное хозяйство не решало ничего; зато наверху решалось все – от времени начала сева до того, кому быть очередным председателем.
Аграрная «революция сверху», начавшаяся в конце 20-х годов, показала глубокую пагубность декретирования и административного насилия. В ЦК принимались многочисленные решения по сельскому хозяйству, но все они носили верхушечный характер, означали лишь поиск новых рычагов в стремлении
Крестьянин-колхозник не мог по своему желанию покинуть деревню. Не пустовали многочисленные лагеря. Неосторожное слово могло стоить свободы. Директива, приказ, указание сверху, часто нелепые, не подлежали обсуждению. Особое Совещание при НКВД СССР, созданное постановлением ЦИК СССР от 10 июля 1934 года, продолжало активно функционировать. Подозрение в инакомыслии или каком-либо политическом деянии по-прежнему сурово каралось. Ежемесячно Сталину шли многочисленные рапорты-доклады, очень похожие один на другой.
«ЦК ВКП(б)
товарищу Сталину И.В.
Докладываю, что 24 декабря 1948 года Особым Совещанием при МВД СССР рассмотрено следственных дел на 260 человек. Из них осуждены все на различные сроки:
на 25 лет – 8 человек
на 10 лет – 8 человек
на 7–8 лет – 48 человек.
К двенадцати годам каторжных работ – 29 человек.
Министр внутренних дел СССР
30 декабря объем «работы» Особого Совещания не изменился, только к каторжным работам осуждено вдвое меньше – 15 человек. Все решения одобрялись единодержцем. Ведь это его детище. Каторжные работы были введены по указанию Сталина.
Да, пусть читатель не удивляется. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года, который не публиковался, был введен особый вид наказания – каторжные работы для фашистских убийц, предателей, пособников оккупантов. Осуждали на каторжные работы сроком от 10 до 20 лет военно-полевые суды. Но война кончилась, а прерогативу военно-полевых судов взяло на себя Особое Совещание, решения которого никакому обжалованию не подлежали. И попасть в эти жернова могли уже не только полицаи, но и просто инакомыслящие, подозрительные. Правда, вскоре после войны к Сталину обратилось несколько ведомств с предложением изменить меру наказания, которое может выносить Особое Совещание:
«В связи с окончанием войны… целесообразно предоставить право Особому Совещанию при НКВД выносить меру наказания сроком до 10 лет». Сталин с предложением не согласился… Этот внесудебный репрессивный орган недолго пережил его главного творца: в сентябре 1953 года Особое Совещание наконец было упразднено. Это был один из первых облегчающих вздохов общества после кончины тирана.