Сталин и бомба. Советский Союз и атомная энергия. 1939-1956

Оценка Гровза поставок урана в Советский Союз оказалась ошибочной, но в августе 1945 г. советское руководство имело реальные причины для беспокойства, так как еще не было известно, будет ли получен уран, в котором оно нуждалось. Несмотря на правительственное постановление о производстве 100 тонн металлического урана в 1943 г., к августу 1945 г. был получен только один килограмм. Потребность в уране стала теперь неотложной. Металлический уран был нужен для реактора — производителя плутония, уран требовался в различных формах и для разделения изотопов. Уран, конфискованный в Германии и Чехословакии в конце войны, был кстати, но не мог полностью удовлетворить запросы. Советское правительство еще не знало, сколько его могла бы поставить Восточная Европа. Еще меньше оно знало о собственных резервах. Доклад Дмитрия Щербакова, написанный в 1943 г., не дал результата^{873}. Советские геологи не изучили в должной мере имеющиеся залежи, более того, они не имели определенного представления, где на советской территории могли быть такие залежи^{874}. Добыча урана в промышленных масштабах еще не была организована^{875}

.

Теперь требовались срочные меры. В сентябре 1945 г. в Среднюю Азию отправилась комиссия для разведки урановых залежей и организации там добычи урана^{876}. Комиссию возглавлял П.Я. Антропов, один из заместителей Ванникова в Первом главном управлении. Перед войной Антропов был директором Восточносибирского геологического треста наркомата тяжелой промышленности, затем руководителем Главного управления свинцово-цинковой промышленности того же наркомата и первым заместителем наркома цветной металлургии^{877}.[207]

Комиссия Антропова, в которую входил Щербаков, вела опрос местных геологов в Средней Азии и изучала геологические материалы. Кроме старого рудника в Тюя-Муюне, залежи урана были открыты перед войной в Табошарах, Уйгур-сае (Атбаши), Майли-сае и других местах^{878}. Однако было нелегко определить объем этих залежей. В Табошарах, например, геологи считали, что уран сконцентрирован в двух рудных пластах на глубине не более 100 метров и, следовательно, дальнейшая разработка рудника не имела смысла. Другие полагали, что урановая руда залегает и на больших глубинах и горные разработки должны быть расширены. Единственным способом решить этот спор была бы закладка новых штолен, что требовало инвестиций^{879}.[208]

Антропов и Щербаков, перед которыми стояла задача найти уран в кратчайшие сроки, решили осуществить разведочную проходку в Табошарах самым энергичным способом. Это оказалось правильным решением. В других местах Антропов использовал тот же подход, утверждая, что дальнейшая разведка приведет к открытию новых запасов весьма высококачественной руды. Он также организовал широкую разведку в районах, прилегающих к уже открытым залежам. Это привело к обнаружению новых значительных запасов^{880}.[209] После того как комиссия Антропова проделала предварительную работу, в помощь Комбинату № 6, переданному теперь Первому главному управлению, были созданы постоянно действующие организации. Для оказания помощи Комбинату в разведке и поисковых работах, в подготовке геологических карт региона и документации подземных выработок, а также для изучения распределения и генезиса рудных залежей и состава самих руд были учреждены геологическая база и поисковая группа^{881}

.[210]

Сконцентрировав внимание прежде всего на Средней Азии, Антропов следовал рекомендациям доклада Щербакова 1943 г. Но следующий шаг. рекомендованный Щербаковым, — поиски урана на остальной территории страны — оказался более трудным. «Ради объективности следует сказать, — писал Антропов позднее, — что все мы плохо себе представляем, где и как искать урановые руды»^{882}. Предложенные точки зрения очень отличались друг от друга. Один ведущий минералог утверждал, что уран нужно искать в центральных областях страны. Капица, который принимал участие в этих первых дискуссиях, полагал, что прежде всего поиск урана следует начать на севере^{883}.[211]