Сталин и бомба. Советский Союз и атомная энергия. 1939-1956

Работать с Берией было нелегко. В конце своего ноябрьского письма к Сталину Капица добавил постскриптум: «Мне хотелось бы, чтобы тов. Берия познакомился с этим письмом, ведь это не донос, а полезная критика. Я бы сам ему все это сказал, да увидеться с ним очень хлопотно»^{698}. Когда Берия увидел письмо, он позвонил Капице по телефону и попросил его приехать. Капица отказался, сказав: «Если вы хотите поговорить со мной, то приезжайте в институт». Берия приехал и привез Капице в подарок двустволку^{699}

. Впрочем, Капица и Берия не смогли преодолеть разногласий, и 19 декабря Капица ушел из атомного проекта^{700}. Его письма ясно показывают, что его уход был мотивирован не моральным или политическим сопротивлением созданию бомбы, а неприятием отношения Берии к ученым и политики копирования того, что сделано Соединенными Штатами^{701}

. Капица не хотел, как он писал Сталину, быть слепым исполнителем, следуя курсу, с которым он не согласен.

Капицу волновала и другая проблема: влияние бомбы на науку и на международные научные контакты. На праздновании юбилея Академии наук в июне 1945 г. он высказал точку зрения, что не существует советской науки или английской науки, есть только интернациональная наука, а за год до этого он говорил о том, что ученые должны принимать активное участие в установлении прочного и длительного мира^{702}. 22 октября 1945 г. он писал Нильсу Бору, который только что вернулся в Данию: «В наши дни существует опасность, что научные открытия, содержащиеся в секрете, могут послужить не всему человечеству, а могут быть использованы в эгоистических интересах отдельных политических и национальных группировок. Иногда я думаю, какова должна быть правильная позиция ученых в таких случаях. Мне бы очень хотелось при первой же возможности обсудить лично с вами эту проблему»^{703}

.

За день до того, как Капица написал свое письмо, сам Бор написал ему, высказывая те же мысли. Он послал Капице две статьи, опубликованные им недавно в «Таймc» и «Сайенс», где призывал к открытому миру^{704}. «Никакой контроль [над атомной энергией] не может быть эффективным, — писал он в «Таймc», — без свободного доступа ко всей научной информации и обеспечения международной инспекции за всеми действиями, которые, если их не регулировать, могут стать причиной катастрофы». Капице он писал: «Мне особенно интересно было бы узнать от вас, что вы думаете об этом сверхважном деле, которое накладывает столь огромную ответственность на все наше поколение»^{705}

.

Бор не оставлял надежды на то, что ученые смогут собраться для обсуждения последствий создания атомной бомбы. Теперь, когда ее существование не являлось секретом, он был волен писать об этом Капице. Из письма Бора видно, что он хотел бы знать, можно ли организовать такую встречу советских и западных ученых. Очевидно, что Капица также хотел бы обсудить эту проблему с Бором. Но вместо встречи Бора и Капицы случилось нечто странное. В ноябре Берия послал в Копенгаген на встречу с Бором Якова Терлецкого, научного советника «Отдела С» НКГБ. Целью Берии было не содействие международному диалогу ученых, а выведывание у Бора информации о бомбе. Бор, который был осмотрителен и щепетилен в секретных делах, дал Терлецкому весьма общие ответы на его вопросы[183] и информировал об этом визите датскую разведку, а также американские и английские власти^{706}.

Терлецкий считал, что Берия послал его в Копенгаген, чтобы «как-то прижать наших ученых, на которых были рассержены, что они как-то замедлили темпы… плохо использовали эти [разведывательные] материалы и вовремя не сделали атомной бомбы»^{707}. Это похоже на правду. Вряд ли Сталин, Берия и Молотов взяли бы на себя ответственность за отказ ускорить работы по атомному проекту еще во время войны. Они, без сомнения, обвинили бы в этом ученых. Тем не менее эпизод этот представляется весьма странным. Неужели Берия таким образом надеялся убедить Бора принять участие в советском проекте? Миссия Терлецкого свидетельствует об огромном недоверии со стороны Берии как к разведывательным данным, так и к тому, что говорили советские ученые.