Сталин и бомба: Советский Союз и атомная энергия. 1939-1956

Но в 1949 г. был не только сталинский семидесятилетний юбилей. Этот год знаменовал поворот в советской внешней политике. В марте Сталин назначил Андрея Вышинского министром иностранных дел вместо Молотова. Вышинский, бывший главным прокурором в показательных судах 1930-х гг., ассоциировался в общественном мнении Запада с этими шарадами, вызывающими ужас. Когда десятью годами ранее Молотов заменил Литвинова в качестве народного комиссара иностранных дел, его назначение расчистило путь к советско-нацистскому пакту. Назначение Вышинского не привело к чему-либо столь же драматичному, хотя именно оно и послужило свидетельством того, что Сталин не искал расположения Запада. Вышинский никогда не принадлежал к ближайшему окружению Сталина, а Молотов остался заместителем премьера и принимал участие в ключевых совещаниях по внешней политике^{1457}.

Западные ученые сходились в том, что советская внешняя политика приняла новое направление в 1949 г., но относительно того, каким стало это направление, согласия не было. Одни, предчувствуя сдвиг к мирному сосуществованию в середине 1950-х гг., утверждали, что политика СССР стала более гибкой^{1458}. Другие, на-, против, считали, что не было никакого смягчения советской политики до смерти Сталина в марте 1953 г. и что сталинская политика если и стала иной, то еще более жесткой и агрессивной

^{1459}.[328] Эти разногласия отражают трудности в понимании последних четырех лет жизни Сталина — особенно темного и зловещего периода советской истории. Тем более исключительно важно как можно тщательнее разобраться с этим периодом, чтобы установить, изменилось ли отношение Сталина к войне и миру и к атомной бомбе в последние годы его жизни.

II

В 1949 г. холодная война в Европе стала позиционной; в Азии, где ситуация оказалась более динамичной, она была скорее маневренной. Сталин после второй мировой войны не вдохновлял китайских коммунистов на скорую революцию. «Я не верю, что китайские коммунисты смогут победить, — говорил он Булганину и югославским коммунистическим лидерам в феврале 1948 г. — Я уверен, что американцы сделали бы все, чтобы подавить восстание»^{1460}. Мао игнорировал совет Сталина договориться с Чан Кайши. И когда Лю Шаоци прибыл в Москву в июле 1949 г., Сталин произнес нечто похожее на извинение. «Он недооценил потенциала китайской революции, — вспоминал переводчик Лю Шаоци. — Он не думал, что мы можем сравняться с хорошо экипированной многомиллионной армией Чан Кайши, опирающейся на поддержку США, тогда как Советский Союз не был в состоянии помочь нам. Вот почему он не был согласен с политикой, которая вела к войне»^{1461}.

Сталин предчувствовал, что успех коммунистов в Китае привел бы к стратегическому сдвигу большого масштаба; вот почему он ожидал американского вторжения. В мае 1948 г. он сказал И. Ковалеву: «Если социализм победит и в Китае и наши страны пойдут одним путем, то победу социализма в мире можно считать обеспеченной. Нам не будут угрожать никакие случайности»^{1462}. Китайско-советский союз был бы непобедим. Но условие, звучащее в сталинском замечании — «если… наши страны пойдут одним путем» — было решающим. Сталин не думал, что китайско-советские отношения будут гладкими, если коммунисты окажутся у власти. Его отношения с китайским партийным руководством не были простыми, ведь Мао стал лидером партии, победив в 1930-е годы ставленников Сталина^{1463}. Сталинское замечание Ковалеву было сделано за месяц до исключения Югославии из Коминформа, а в декабре 1948 г., когда Ковалев вернулся в Москву с отчетом о ситуации в Корее, Сталин спросил о китайском отношении к югославскому вопросу: какую сторону они поддержат?^{1464}

Летом 1949 г. Сталина еще беспокоила угроза американской интервенции. Народно-освободительная армия (НОА) переправилась через р. Янцзы в апреле 1949 г. и, быстро продвигаясь, занимала южные провинции страны. В телеграмме китайским лидерам в июне 1949 г. Сталин выразил опасение в связи с возможным американским вторжением. Хотя китайские коммунисты сражались великолепно, кампания еще не была закончена. «Англо-франко-американцы» боялись, что приближение НОА к границам соседних стран может создать революционную ситуацию в этих странах и на островах, оккупированных Чан Кайши. От империалистов можно было ждать чего угодно — от блокады до развязывания войны с Китаем. Особая опасность состояла в том, заметил Сталин, что англо-американские войска могут высадиться в тылу главных сил НОА, которые двигались на юг. Он рекомендовал китайцам очень тщательно подготовить свою кампанию в приграничных районах^{1465}.[329]