Сталин и бомба: Советский Союз и атомная энергия. 1939-1956

Для советского руководства не стало сюрпризом то обстоятельство, что предложение Чжоу Эньлая от 28 марта не привело к непосредственному окончанию войны. Последний абзац письма Мао Цзэдуну и Ким Ир Сену ясно показал, что потребуются дальнейшие шаги: «Конечно, мы не можем сейчас предвидеть все шаги и меры, которые правительства СССР, КНР и КНДР должны будут принять. Тем не менее, если между нашими правительствами будет достигнуто полное согласие о главной линии по этому вопросу — а мы полностью уверены в том, что это так, — тогда можно будет достичь соглашения по остальным возникающим вопросам»^{1821}.

Правительства коммунистических стран решили принять предложения ООН о свободной репатриации. 3 июня Молотов сообщил Болену о том, что «намечен путь к успешному завершению переговоров по прекращению военных действий»^{1822}. 4 июня китайская и северокорейская стороны сообщили представителю ООН об их решении, и 8 июня соответствующее соглашение было составлено. Мирное соглашение было подписано 27 июля.

Эйзенхауэр и Даллес утверждали, что именно угроза использования атомной бомбы привела к соглашению с Китаем и Северной Кореей^{1823}. Однако справедливость этой точки зрения сомнительна. После смерти Сталина в советской внешней политике произошли существенные перемены[418]. Новое руководство быстро продвигалось по нескольким направлениям. Его целью было ослабление международной напряженности. Мотивы, которыми оно руководствовалось, были различными: создание условий для реформ во внутренней политике; обеспечение передышки на время послесталинских преобразований; уменьшение опасности возникновения мировой войны; выявление и использование противоречий между силами на Западе. Несмотря на существовавшие среди высшего руководства различия в понимании целей и задач страны, общим являлось осознание того, что ни одна из поставленных целей не будет достигнута, пока не закончится война в Корее. Вот почему новое руководство сразу пошло на возобновление переговоров. Именно это подтолкнуло Москву, а за ней Пекин и Пхеньян двигаться дальше по пути, который они уже выбрали, а не намек Даллеса, в мае сделанный им Неру^{1824}

, о котором последний, по собственному его признанию, никого не предупредил.

Маленков в своей речи 8 августа отметил, что корейская война была «чревата самыми серьезными международными осложнениями». «После длительного периода нагнетания напряженности, — сказал он, — впервые за послевоенные годы появилось ощущение разрядки международной атмосферы»^{1825}.

VI

Термин «мирное сосуществование» стал появляться в высказываниях советского руководства во время кампании по выборам в Верховный Совет в начале 1954 г. 11 февраля 1954 г. в обращении Центрального Комитета к избирателям было подчеркнуто, что внешнюю политику партии, направленную на достижение мира и дружбы между всеми народами, сформулировал Ленин, «указавший на возможность длительного мирного сосуществования двух различных экономических систем — капиталистической и социалистической»^{1826}. В марте некоторые политические лидеры, включая Хрущева, говорили в своих предвыборных речах о мирном сосуществовании^{1827}.

Молотов избегал термина «мирное сосуществование». Это было «скользкое выражение», объяснил он много лет спустя^{1828}

.[419] Молотов возражал против данного термина потому, что он якобы позволял смотреть на Советский Союз как на страну, которая просит мира: «А просить о мире — значит показать свою слабость. А перед сильным показать свою слабость — невыгодно политически, нецелесообразно. Для большевиков не подходит»^{1829}. Говоря более обобщенно, эта позиция вызывала сомнение в необходимости уничтожения империализма: если империализм и социализм могли бы сосуществовать, «тогда для чего мы живем?»^{1830} По Молотову, было бы ошибочно думать, что коммунизм можно построить путем мирного сосуществования: «Мы должны беречь мир, но если мы, кроме того, что мы боремся за мир и оттягиваем войну, если мы еще верим, что так можно прийти к коммунизму, так это же обман с точки зрения марксизма, это и самообман, и обман народа»^{1831}.