Сталин и деньги

В цехах волновались: Россией правит наша власть, а на фабрике старый хозяин. Давно пора прогнать его, сделать наше производство народной собственностью. Так же рас­суждали и на других предприятиях. Ответ дала Советская власть: декретом Совнаркома были национализированы все крупные предприятия. В их число вошли также хлопкообрабатывающие, красильно-аппретурные и льнопеньковые фаб­рики. Союз текстильщиков известил нас, что следует избрать новое правление на мануфактуре, описать все имущество, ус­тановить полный рабочий контроль над производством.

В те же дни в Москве были национализированы мануфак­турные магазины, а товары, хранившиеся в них, объявлены народным достоянием. Среди купцов началась паника. Неко­торые устремились в иностранные посольства. То там, то тут на дверях магазинов появлялись солидные печати и плом­бы. Довольно улыбаясь, хозяева зазывали покупателей, а го­сударственным контролерам предъявляли иностранные пас­порта (ведь Советская власть не могла в то время идти на прямой конфликт с другими государствами).

В сентябре 1918 года Трехгорка стала советской фабри­кой. Прохоровы владели ею почти 120 лет. И вот им дали от ворот поворот. Новое фабричное правление возглавил наш товарищ И. Касаткин. Две трети членов правления назна­чил совнархоз, треть избрали сами рабочие. Прохоровым на предприятие больше не было дороги.

Постепенно в руки народа переходили все заводы и фаб­рики. Дошел черед и до Высоковской мануфактуры. Из писем я узнал, что это произошло в марте 1919 года. В то время меня уже не было на Трехгорке. Развернувшиеся иностранная во­енная интервенция и гражданская война потребовали массо­вого пополнения Красной Армии. Летом 1918 года по призы­ву большевистской партии и Советского правительства ты­сячи пролетариев влились в воинские части. Военное бюро, созданное на Трехгорке, формировало малые и большие бое­вые отряды, а также направляло в армию отдельных рабочих через Пресненский военкомат. На Юго-Восточный фронт от­был 21-й стрелковый полк, почти целиком составленный из бывших прохоровцев. На Западный отбыл 41-й полк, на две трети укомплектованный трехгорцами.

Заявление о желании вступить добровольцем в Красную Армию я подал еще весной. И вот наступил мой черед. 1-й за­пасный полк, в который я попал, располагался на Ходынском поле. Он считался на лагерном положении. Поэтому жили мы в палатках. Дырявая ткань, не раз видавшая виды, кое-как скрывала от глаз содержимое палатки, но не была даже сла­бым препятствием для влаги. Когда шел дождь, снаружи было суше, чем внутри. Еженедельно в полку формировались и убывали на фронт маршевые роты. Нас учили владеть ору­жием, читали нам лекции о политическом моменте. Я и дру­гие молодые красноармейцы стремились скорее попасть на фронт. Но надо мной из-за моего малого роста пожилые по­смеивались, советовали подучиться, подрасти.

— Как же так? — горячился я. — Вы, пожилые, идете вое­вать, а меня, молодого, отговариваете?

Вели они со мной и серьезные разговоры:

— Мы боролись с царем за дело трудового народа. До­жили, дождались, рабочая власть победила. Теперь надо за­щитить ее. А ты потом поведешь общее дело дальше. В этом и был смысл борьбы. Рассуждаешь ты в целом верно, обстанов­ку понимаешь. Твое место — в рабочей партии.

Мысли о вступлении в партию приходили мне и до ар­мии. Начальные уроки политической борьбы я проходил в Высоковске. Многое для меня значила работа на Трехгорке. Окончательно же меня сформировала армия. Я решил всту­пить в партию.

Нашлось сразу несколько человек, готовых дать мне ре­комендации. Став коммунистом, я еще острее почувствовал, что должен быть на фронте, и неоднократно просил об этом начальство.

Иногда мне удавалось заглянуть на Трехгорку. Она оста­новилась в марте 1919 года. Почти все рабочие отправились на фронт. Опустели цехи, молчал некогда столь оживленный двор.

Мои беспрестанные просьбы в конце концов надоели начальству. Меня вызвал комиссар полка и предложил пойти учиться на красного командира. Я расцвел от радости. Но ка­ково же было мое разочарование, когда мне сказали, что эти курсы находятся в Москве. Значит, снова вдали от фронта? А потом, чего доброго, опять оставят для тыловой службы?

Комиссар обещал помочь мне. И вот в начале 1920 года с вещевым мешком за плечами я прибыл в Оренбург для по­ступления в кавалерийское училище.

«РЕСПУБЛИКА ПУТЬ НАМ УКАЖЕТ»

Военные занятия шли в училище форсированными тем­пами. Стрельба с лошади и спешившись, одиночная и залпа­ми, рубка шашкой, кавалерийские перестроения, организа­ция боя, умение ухаживать за лошадью...