Сталин и его подручные

В 1920-х – начале 1930-х гг. многие считали, что сталинское досье в архиве охранки – политическая бомба, которая уничтожит или его, или тех, кто попытается использовать этот компромат против него. Сам Сталин тщательно хранил досье всех других видных большевиков, чтобы легче расправиться с ними в подходящую минуту. Но существование такого компромата не значит, что Сталин сам был предателем революции. Как и Ленин, но, может быть, с меньшими колебаниями он использовал любое средство для достижения абсолютной цели. Если сотрудничество с охранкой доказывает, что большевик был самозванцем, то все ленинское политбюро и их революцию нужно считать каким-то капиталистическим заговором, таким же нелепым и бессмысленным, как легендарное последнее собрание компартии американского штата Юта, когда до всех присутствующих, числом семнадцать, вдруг дошло, что все они на самом деле – агенты Федерального бюро расследований.

Наиболее разительно отличает Сталина от товарищей его изоляция и нелюдимость. Пока он не увидел Ленина в 1903 г., он по-настоящему никого не уважал. В семинарии были грузины, которыми он восхищался: убитый мыслитель и поэт Ладо Кецховели или Сейт Давдариани, философ, около которого образовалась группа учеников. В 1937 г. Девдариани, уже признанного философа, расстрелял Берия, несомненно с ведома Сталина, и единственный экземпляр его рукописи «История грузинской мысли», кроме одного отрывка, погиб вместе с ним в застенках НКВД. Те семинаристы, которые имели несчастье спорить с Кобой в Тифлисе, долго не прожили.

Даже в тех случаях, когда Сталин, казалось, с кем-то дружил, условия дружбы диктовал он сам: он любил гораздо меньше, чем был любим. Ленин же остался, даже после того как его мозг был разрушен инсультами, верховным существом в глазах Сталина, таким же беспощадным и повелительным, как он сам, но более харизматичным, всегда способным найти правильную формулировку для любой теории и правильную теорию, чтобы оправдать любое событие, умевшим убеждать с помощью иронии, логики и простой ругани. Конечно, это обожание было односторонним. Для Ленина Коба был «чудесным грузином», чья фамилия, однако, не удерживалась в памяти. Выделялся он тем, что был примитивным исполнителем воли партии вообще и Ленина в особенности, ни перед чем не останавливался, сохранял невозмутимость и спокойствие (впрочем, подчас грубил и злился) и даже умел писать политические трактаты и излагать – но не творить – доктрины.

Похвалы Ленина было достаточно, чтобы питать его самолюбие. Начав писать трактаты по-русски в 1913 г., Сталин уже далеко Запел от своих наивных грузинских газетных статей, и все благодаря Ленину. Хотя неблагодарность – один из коренных принципов сталинизма, Сталин считал Ленина родственной душой, ибо обоих отличал абсолютный цинизм, убеждение, что цель оправдывает любые средства, любой обман.

Ленина хвалят за принцип демократического централизма: решения, принятые после голосования в ЦК, были обязательны для всех. На самом-то деле, когда нужно было, мнение меньшинства выдавали за голос большинства. В этом процессе фальсификации Сталин был переимчивым учеником Ленина, что он сам объяснял Молотову: «Допустим, в состав ЦК входят 80 человек, из них 30 стоят на правильных позициях, а 50 не только на неправильных, но являются активными врагами политики. Почему большинство должно подчиняться меньшинств}/? […] Не было такого положения, чтобы меньшинство исключало большинство. Это постепенно происходит. Семьдесят исключили 10–15 человек, потом 60 исключили еще 15… И постепенно, все было в порядке демократического централизма, без нарушения формального правила. По существу, это привело к тому, что в составе ЦК оказалось меньшинство из этого большинства» (33).

2. Сталин, Дзержинский и ЧК

До могилы он будет бороться с мрачными тучами;Тысячу раз отбитый, он не перестанет восставать.

Феликс Дзержинский[7]

Перед захватом власти