Сталин и Мао. Два вождя

Сталин вел себя при этом крайне осторожно. Он не высказывал своего мнения, не давал своей оценки, а как бы прислушивался и присматривался к тому, что говорил Мао Цзэдун, проявляя при этом большой такт.

И в то же время в ходе всего приема в воздухе как бы витал дух взаимной подозрительности собеседников. Каждый из них был настороже и все время ждал подвоха со стороны партнера.

Это находило свое проявление даже в мелочах. Вот Мао Цзэдун, который также внимательно следил за каждым словом и жестом Сталина, стараясь поскорее сформировать свое собственное представление о нем, приметил, что Сталин смешал в стакане красное и белое вино и выпил эту смесь. Мао Цзэдун тут же, как бы в частном порядке, поинтересовался у Н. Т. Федоренко, почему Сталин смешал красное и белое вино.

Н. Т. Федоренко не нашелся, что ответить, и хотел было обратиться за разъяснением к самому Сталину, но Мао Цзэдун не желал даже в такой мелочи выступать в роли просителя, да и просто человека, задающего вопрос, показывающего, что ему что-то не ясно, а потому воспрепятствовал тому, чтобы Н. Т. Федоренко спросил об этом у Сталина.

Однако Сталин был начеку, он ни на секунду не выпускал Мао Цзэдуна из поля зрения. Увидев, что его переводчик шушукается с Мао Цзэдуном, Сталин грозно спросил: «О чем это вы там шепчетесь тайком? У кого это за спиной?»

Н. Т. Федоренко тут же вскочил и тихо доложил Сталину о вопросе Мао Цзэдуна.

Мао Цзэдуну стало не по себе от такой подозрительности Сталина, но ему оставалось только затянуться сигаретой и отмалчиваться.

Сталин продолжал наседать на переводчика: «А почему вы прямо не спросили у меня?»

Переводчик оправдывался: «Простите, этого мне не разрешил сделать товарищ Мао Цзэдун. Он полагает, что спрашивать вас об этом было бы невежливо».

Сталин понял ситуацию и пошутил. Он спросил у Н. Т. Федоренко: «А кого в таком случае ты как переводчик должен слушаться?»

Н. Т. Федоренко мгновенно вытянулся в струнку и отрапортовал: «Конечно, вас, товарищ Сталин!»

Сталин засмеялся и сказал, обращаясь к Мао Цзэдуну: «Знаете что? Эта привычка у меня с молодых лет. Я обычно пью белое виноградное вино. Но у меня есть своего рода вера в красное виноградное вино. Дело в том, что, будучи в ссылке, я как-то простудился, а добрый доктор тайком дал мне немного красного вина и таким образом спас меня от смерти, когда я находился на волосок от гибели. Вот с тех пор я и поверил в то, что красное вино имеет лечебное значение, оно полезно для здоровья!»

Мао Цзэдун в ответ заметил: «Вот и вы говорите о вашем опыте, о тех знаниях, которые приходят в результате обобщения опыта». [286]

Мао Цзэдун говорил так потому, что до этого в ходе разговора, когда Сталин фактически хотел выяснить, является ли Мао Цзэдун марксистом, исходит ли он из основных положений марксистско-ленинской теории в своей деятельности, Мао Цзэдун разъяснял, что его марксистские позиции и его действия рождались в результате обобщения своего собственного практического опыта.

Во время очередного застолья у Сталина в честь Мао Цзэдуна гость пространно излагал историю своей борьбы за победу в Китае.

Вообще говоря, ситуация приобрела несколько странный, с точки зрения Сталина, характер. Руководитель Компартии Китая и новообразованного китайского государства Мао Цзэдун впервые приехал в Москву, а деловая часть визита не начиналась. Мао Цзэдун навязывал свой стиль общения, он решительно отказывался от того, что представлялось Сталину привычным, имея в виду опыт конференций «большой тройки» во время Второй мировой войны, то есть от дискуссий за круглым столом по существу вопросов и от принятия в этой связи принципиальных решений.

Мао Цзэдун не привез с собой ни видных партийных и государственных деятелей, ни экспертов, а приходил к Сталину только с переводчиком. Ведение переговоров явно откладывалось до прибытия в Москву Чжоу Эньлая. Сталину пришлось мириться с этим. Однако он не терял времени даром и приемы в честь Мао Цзэдуна стремился превратить в инструмент изучения личности своего гостя.

Мао Цзэдун любил вещать во время такого рода застолий. Он привык, чтобы такого рода собрания превращались в действо, где говорит практически только один или по преимуществу один оратор, то есть он сам. Вероятно, Мао Цзэдун полагал, что своими пространными речами он сумеет побудить Сталина считаться с собой.