Сталин и заговор генералов

Дело в том, что итоги Первой мировой войны обнаружили преимущество средств обороны над средствами наступления. Этим, собственно говоря, и объяснялся затяжной характер войны и смещение доминанты факторов, определявших выигрыш в войне, из оперативно-тактической и оперативно-стратегической в сферу социально-экономическую. Войну проиграли генералы, исповедовавшие «стратегию сокрушения». Их оппонентами и критиками стали сторонники «стратегии измора», например генерал А. Свечин, убежденный в преимуществах средств обороны над средствами наступления. Однако Гражданская война в России, по выражению Н. Какурина, «маневренная война на широко растянутых фронтах», как будто бы реабилитировала «доктрину сокрушения», назвав ее «революционной наступательной войной», или «революцией извне», как определял ее М. Тухачевский. Миллионные армии Первой мировой войны с господствующей ролью пехоты и артиллерии уступили место разреженным боевым порядкам, прерывистым фронтам и господству иррегулярной конницы. Именно она способствовала повышенной маневренности и красной, и белой «революционных армий». Но именно она же усиливала в ходе войны фактор своеволия, неуправляемости, непредсказуемости и случайности. Именно в обстоятельствах противоборства «революционных армий», сохранявших в большей или меньшей мере дух «партизанщины», личного «удальства», слабой дисциплины, пронизанных чувством «классовой солидарности» или «классовой непримиримости», роль военных «вождей» значительно возрастала. Не командир, назначенный верховной властью, а «атаман», выдвинутый снизу, оказывался более типичным для «революционных армий» эпохи Гражданской войны. Именно такой тип командира, вождь, герой характерен был для лучших боевых частей и соединений как красной, так и белой армий. Чаще всего именно такие командиры являлись и организаторами, и создателями боевых частей и соединений. В специфических оперативно-тактических и оперативно-стратегических условиях Гражданской войны в России, разрушавшей своими боевыми и фронтовыми реалиями все стереотипы и нормы «регулярной», «большой войны», сложившиеся в представлениях образованных генштабистов, требовали от командира в нестандартных боевых ситуациях порой не профессиональной образованности, но интуиции, «озарения», природных дарований. К таким военным вождям (и красным, и белым), как М. Тухачевский, С. Буденный, В. Примаков, Г. Котовский, Н. Скоблин, А. Туркул, В.Каппель, А. Пепеляев и др., пожалуй, как раз применима оценка, данная одному из них: «Для него Гражданская война была раскрытой книгой, которую он читал с закрытыми глазами»¹

.

Революция, всем своим существом отвергавшая «традицию», опыт предшествующих поколений, скептически относилась к любому, в том числе военному, опыту, к любому профессиональному образованию — сомнительному по своей ценности и подозрительному по политическим и идеологическим свойствам — как рожденному «старым режимом», свергнутым и отвергнутым революцией. На этой почве тогда-то, к началу 1920 г., собственно говоря, определились две модели структурирования комсостава и военной элиты: «модель» Л. Троцкого и «модель» М. Тухачевского.

Л. Троцкий, исходя из принципа неизменности природы войны и, соответственно, неизменности оперативно-тактических и стратегических принципов ведения военных действий, а следовательно, и организации регулярной армии, в сущности, восстановил прежнюю систему и структуру старой русской армии. Соответственно, и комплектование и персональный состав командиров и военной элиты осуществлялись на дореволюционных принципах: военно-образовательный ценз, стаж службы, чин в старой армии и служебная репутация должны были по возможности соблюдаться. Л. Троцкий, таким образом, подводил к выводу и утверждал, что политические цели и задачи страны и государства определяются политиками. Задача армии и ее командования — выполнять приказы политического руководства. Армия, ее элита в данном контексте представлялись как совокупность профессионалов, ремесленников, находящихся «вне политики».