Наконец 2 марта, между половиной девятого и девятью часами утра, приехало с десяток кремлевских врачей – профессоры, академики. Но уже было потеряно от двенадцати до четырнадцати часов, в которые следовало бы оказать незамедлительную медицинскую помощь! Врачи устроили в гостиной своего рода непрерывный консилиум. Они, суетясь и дрожа от страха перед надвигающейся огромной трагедией, никак не могли снять со Сталина рубашку, чтобы осмотреть его и послушать его легкие. Им пришлось разрезать рубашку ножницами. Диагноз был однозначным: кровоизлияние в головной мозг. Поскольку за врачебной помощью обратились слишком поздно, спасти Сталина было уже невозможно. Ему поставили пиявок, вкололи камфору, а затем стали облегчать дыхание при помощи кислородной подушки. Ему также сделали кардиограмму и рентгеновский снимок легких. А может, требовалось хирургическое вмешательство? Нет, было слишком поздно. Ни один врач не пошел бы на такой риск, тем более что Берия, чтобы напугать врачей, то и дело им говорил: «Вы гарантируете жизнь товарища Сталина? Вы понимаете всю вашу ответственность за здоровье товарища Сталина? Я хочу вас предупредить…»
Все эти врачи были светилами медицины, но никто из них раньше не занимался здоровьем Сталина. Они стали искать его медицинскую карточку, чтобы ознакомиться с последними записями, сделанными академиком Виноградовым – тем самым врачом, который был единственным, кто знал о состоянии здоровья Сталина, но которого арестовали. Эту медицинскую карточку нигде не удалось найти. Позднее – когда было уже слишком поздно – ее обнаружили в кремлевской больнице.
Светлана, как я уже отмечала выше, не рассказывала никому правды о смерти своего отца до самогого 1991 года, хотя узнала эту правду еще в 1966 году, когда сестра-хозяйка, находившаяся рядом со Сталиным до самой его кончины, пришла к ней и поведала все, что ей было по данному поводу известно. Ее слова совпали с тем, что рассказали охранники[443]
.Детей Сталина поставили в известность о случившемся лишь 2 марта. Светлане позвонил Маленков, а когда она приехала на дачу, ее встретили Хрущев и Булганин. Она оставалась там до самого конца. Она лучше, чем кто-либо другой, смогла описать впоследствии царившую там атмосферу. Все вели себя подобающим образом, не говорили о посторонних вещах, и только Берия, который «был возбужден до крайности», старался, «как бы не перехитрить и как бы не недохитрить». Светлана сидела возле своего отца, держала его за руку, целовала его и его руку. Но он ее, скорее всего, уже не видел[444]
. Его агония была долгой и ужасной.Василий приехал, будучи пьяным. После того как кто-то из прислуги шепотом сообщил ему, что его отцу не оказывали медицинской помощи в течение по меньшей мере двенадцати часов, он начал вопить: «Сволочи, загубили отца!» Поскольку он впоследствии не прекращал заявлять, что его отца отравили, 28 апреля 1953 года его арестовали и приговорили к восьми годам тюремного заключения[445]
.Начал расползаться слух о том, что Сталин серьезно заболел. Телефон звонил, не умолкая. Множество врачей-профессоров вызывались лечить Сталина. Некоторые из них настаивали, чтобы им разрешили это делать, полагая, что смогут его спасти. На сталинскую дачу звонили даже из соседних стран. Однако Сталину становилось все хуже и хуже. Члены Политбюро по очереди дежурили возле него. На дачу вызвали также Молотова и Микояна, хотя они уже не входили в число руководителей страны. Сталин время от времени открывал глаза и шевелил губами, но никто не мог понять,
Пятого марта пульс Сталина начал замедляться. Берия подошел к нему и произнес: «Товарищ Сталин, здесь находятся все члены Политбюро, скажи нам что-нибудь». Ворошилов потянул Берию за рукав и сказал, что пусть лучше со Сталиным поговорит кто-нибудь из домашних: ему будет легче их узнать. К Сталину подошла Истомина, но он ее не узнал: он доживал последние секунды своей жизни. Истомина положила голову ему на грудь и начала по-бабьи реветь – как это делают жены умирающих мужчин[446]
.Здоровье Сталина, конечно же, уже давно подтачивалось: у него болели ноги, он страдал от постепенно усугубляющейся гипертонии, ему постоянно доставляла страдания его грудная жаба. Но он, тем не менее, не уделял никакого внимания своему здоровью. Он обедал и ужинал в самое разное время: то в три часа дня, то в пять часов, то в восемь часов вечера, то вообще в десять. Случившееся у него кровоизлияние в головной мозг было следствием такого ритма жизни и отсутствием повседневного медицинского ухода. Однако то, каким образом «занимались» им после приступа, очень похоже на убийство, ставшее результатом неоказания помощи лицу, находящемуся в опасном для жизни состоянии[447]
. Врачей вызвали только тогда, когда его состояние стало уже явно безнадежным.