Сталин. Мой товарищ и наставник

Я попал в батумскую тюрьму в конце ноября 1903 года. Меня арестовал на Батумском вокзале жандармский унтер. Надо было сразу дать ему в морду и бежать, но я сделал ошибку – попытался его подкупить. Предложил ему денег, набавил, а тем временем к нам подошел ротмистр с другим унтером. Время было потеряно. В чемодане и корзине, что были при мне, лежала тысяча прокламаций. Еще при мне было важное письмо, которое мне удалось съесть во время первого допроса.

Я говорил, что приехал в Батум из Гори в поисках места. О том, что я последние годы жил в Тифлисе, мне упоминать не хотелось. Это могло побудить жандармов к поискам среди моих тифлисских знакомых. То, что багаж принадлежит мне, я отрицал. Сочинил историю о том, что в одном вагоне со мной ехал армянин по имени Овсеп, с которым мы в пути разговорились. Перед самым прибытием поезда в Батум Овсеп куда-то исчез. Я подумал, что он ушел к знакомым в другой вагон, и прихватил, выходя из вагона, его вещи, чтобы отдать Овсепу на перроне. Я играл свою роль весьма убедительно, настолько, что жандармы мне почти поверили. Они сообщили в Гори, чтобы тамошние жандармы навели справки у моего отца. Я надеялся, что отец подтвердит мои слова. Что бы там между нами ни было, но он все же был моим отцом. Но отец ответил, что три года уже не видел меня. Меня посадили в тюрьму и начали каждый день таскать на допросы.

В тюрьмах наши с Иосифом пути не пересекались. Его выслали из Батума в Сибирь незадолго до того, как я попал в батумскую пересыльную тюрьму. Но многие из арестантов в батумской тюрьме рассказывали мне о Иосифе Джугашвили. Я попытаюсь обобщить их рассказы в один, чтобы дать представление о том, как много полезного и нужного делал Иосиф в тюрьме, в невероятно суровых условиях.

О царской тюрьме кое-кто уже успел написать, и я уверен, что о ней еще многие напишут, так что не буду долго расписывать «прелести» этого проклятого места. Скажу только самое главное. Царская тюрьма и каторга служили одним из главных орудий угнетения. Отвратительные, пагубные для здоровья условия содержания, постоянные унижения и издевательства, полное бесправие заключенных – вот что это было такое. Жаловаться на произвол было бесполезно. Все начальство связано круговой порукой, стоят друг за друга. Тюремный надзиратель – царь и бог, от его воли зависит положение арестанта. Спасало только одно, что все тюремные служители, снизу доверху, были продажными. За деньги можно было купить какие-то поблажки, обмениваться письмами с волей, получать с воли нелегальную литературу для работы в камере и даже устраивать побеги.

В тюрьме все было нелегко, но особенно трудно приходилось тем, кто попадал туда впервые. Это я говорю как опытный арестант. Нигде и никогда больше, даже в суровой Моабитской тюрьме, не было мне так тяжко, как в батумской тюрьме в декабре 1903 года. В небольшой камере, рассчитанной на шестнадцать человек, сидели сорок. Непонятно, кто друг, а кто враг, в каждом, кто со мной заговаривал, я подозревал провокатора. Бесконечные допросы. Тюремная еда, от которой меня с непривычки выворачивало. Неженкой я никогда не был, но я жил в человеческих условиях и ел простую, обычную пищу, а не щи из протухшей капусты с жилами вместо мяса.

У Иосифа до времени батумского ареста тоже не было опыта. Но уже спустя четыре дня после его ареста батумские товарищи получили от него первую весточку. И то было не простое сообщение «я жив-здоров», а деловое письмо, касающееся того, как надо уберечь организацию от полного разгрома. Письма Иосиф шифровал при помощи Евангелия. Это был старый революционный прием, которому он заранее научился. Евангелие было единственной книгой, которую в любой тюрьме мог получить любой заключенный. Тюремщики даже радовались, когда политические просили дать им в камеру Евангелие, они считали, что чтение божественной книги поспособствует излечению от «заблуждений».

Будучи на воле, Иосиф научился не только шифровке писем, но и многому другому, что могло пригодиться в тюрьме. Я, например, этого не сделал, все никак руки не доходили. Так – кое-что слышал, кое-что знал. Кое-что. Главные премудрости тюремной науки мне пришлось осваивать в заключении. Иосиф же с первого дня своего пребывания в тюрьме начал действовать. Наладил связь с волей и другими камерами, в которых содержались политические, организовал других заключенных для борьбы за свои права, устроил в камере кружок, писал статьи и подавал всем пример того, как надо вести себя в тюрьме.

– Спокойный он был, никогда не буянил, но надзиратели боялись его больше, чем беспокойных, – рассказывали мне арестанты. – Он на них так умел посмотреть, что самые наглые начинали вести себя смирно. Он прекрасно знал, что нам положено, и требовал этого от тюремной администрации. Они его боялись. Когда его увезли, у всех надзирателей были радостные лица.