Сталин. На вершине власти

Как вспоминал А. Гарриман, «методично, пункт за пунктом» участники встречи «прошлись по списку из 70 предметов, которые просила Россия», и Гарриман объяснял, какие из них США и Великобритания готовы поставить и в каких количествах. «Казалось, что Сталин был удовлетворен предложениями, попыхивая трубкой с неожиданным спокойствием, – пишет Р. Шервуд. – Сталин добавил новую просьбу о поставке от 8 до 10 тысяч грузовых автомобилей в месяц. Проявляя неожиданное знакомство с предметом обсуждения в точных деталях, Сталин объяснил, что трехтонки будут самыми подходящими, потому что многие советские мосты не выдержат более тяжелых машин, а поэтому сгодятся и машины грузоподъемностью в полторы или две тонны. Гарриман ответил, что какое-то количество грузовиков найдется, но ему надо уточнить этот вопрос. «Это – война моторов, – заметил Сталин. – Невозможно иметь слишком много моторов. Тот, у кого будет больше моторов, обязательно победит». Таким образом они прошлись по всему списку». По словам Гарримана, Сталин старался выдвигать разумные требования. В окончательном списке был включен перечень из 70 с лишним основных видов поставок и свыше 80 предметов медицинского назначения, от танков, самолетов и эсминцев до солдатских сапог (400 тысяч пар ежемесячно) и шеллака (300 тонн в месяц). Когда Бивербрук спросил Сталина, доволен ли он этим списком, Сталин ответил, что принимает список с восторгом.

Бивербрук записал, что тут «Литвинов вскочил с места и с энтузиазмом воскликнул: «Теперь мы выиграем войну!» Когда мы закончили чтение списка, обе стороны испытывали огромнейшее чувство удовлетворения и удовольствия. Заседание приняло форму более тесных и даже близких отношений». Гарриман же в своих записях подчеркнул, что Сталин высказал Бивербрку свое убеждение в том, что нынешний военный союз и соглашение о том, чтобы не заключать сепаратного мира, следует превратить в союз не только во время войны, но на послевоенный период. Бивербрук ответил, что он лично поддерживает это и считает, что сейчас подходящее время для этого.

Оценивая итоги встречи, Гарриман писал: «Не может быть никакого сомнения, что Сталин – единственный человек, с кем можно иметь дело по вопросам внешней политики. Разговоры с другими без предварительных инструкций от Сталина по обсуждаемым вопросам – почти полная потеря времени» Бивербрук так оценивал Сталина: «Постепенно он нам понравился: он приятный человек, привыкший в минуты волнения ходить по комнате, заложив руки за спину. Он много курит и фактически никогда не проявляет нетерпения». Вернувшись в Лондон, Бивербрук, по словам историка Р. Шервуда, «стал – и оставался в дальнейшем – яростным сторонником второго фронта на Западе».

Следует заметить, что лорд Бивербрук, как и Гарри Гопкинс, до своей встречи со Сталиным занимал довольно сдержанную позицию в отношении помощи СССР. В. Бережков писал: «В первые недели войны, когда казалось, что Советский Союз вот-вот рухнет, все высокопоставленные иностранные посетители, начиная с Гарри Гопкинса, были настроены весьма пессимистически. А уезжали они из Москвы в полной уверенности, что советский народ будет сражаться и в конечном счете победит. Но ведь положение у нас было действительно катастрофическое. Враг неотвратимо двигался на восток. Чуть не каждую ночь приходилось прятаться в бомбоубежищах. Так что же побуждало Гопкинса, Гарримана, Бивербрука и других опытных и скептически настроенных политиков менять свою точку зрения? Только беседы со Сталиным. Несмотря на казавшуюся безнадежной ситуацию, он умел создать атмосферу непринужденности, спокойствия. В кабинет, где всегда царила тишина, едва доносился перезвон кремлевских курантов. Сам «хозяин» излучал благожелательность, неторопливость. Казалось, ничего драматического не происходит за стенами этой комнаты, ничего его не тревожит. У него масса времени, он готов вести беседу хоть всю ночь. И это подкупало. Его собеседники не подозревали, что уже принимаются меры к эвакуации Москвы, минируются мосты и правительственные здания, что создан подпольный обком столицы, а его будущим работникам выданы паспорта на вымышленные имена, что казавшийся им таким беззаботным «хозяин» кремлевского кабинета прикидывает различные варианты на случай спешного выезда правительства в надежное место. После войны он в минуту откровения сам признался, что положение было отчаянным. Но сейчас он умело это скрывает за любезной улыбкой и показной невозмутимостью. Говоря о нуждах Красной Армии и промышленности, Сталин называет не только зенитные, противотанковые орудия и алюминий для производства самолетов, но и оборудование для предприятий, целые заводы. Поначалу собеседники недоумевают: доставка и установка оборудования, налаживание производства потребуют многие месяцы, если не годы.