Сталин. По ту сторону добра и зла

Час за часом звучали здравицы в его честь от многочисленных рабочих депутаций. Со всех концов огромной страны партийные организации, профсоюзы, студенты и рабочие слали свои горячие поздравления Ленину и Троцкому. Что же касается бурных оваций, которыми был встречен его доклад, то они не шли ни в какое сравнение с теми хлопками, какие выпали на долю Зиновьева и Сталина. Помимо всего прочего, Троцкий был единственным руководителем партии, который стал «почетным рабочим».

* * *

Надо ли говорить, с каким хмурым видом наблюдал Сталин за бесновавшимся залом при одном только упоминании имени Троцкого. Ему не нравилась вся эта истерия. Ведь дело уже дошло до того, что новую власть стали называть «правительством Ленина — Троцкого» как внутри страны, так и за рубежом. Подлил масла в огонь и Луначарский со своими «революционными силуэтами», в которых он назвал Троцкого одним из «двух великих вождей революции».

С ненавистью взирал на своего заклятого врага и Зиновьев. Да, он сделал доклад вместо Ленина, что ставило его на особое место, но овации зала ясно показали, кого здесь считали преемником угасавшего в Горках вождя. Не давал ему покоя и международный авторитет Троцкого, хотя именно он, Зиновьев, был председателем Исполкома Коминтерна.

* * *

Что же касается самого Сталина, то на съезде он сорвал все свое зло на ненавистных ему грузинских «националах». Без малейшего зазрения совести он обвинил грузинских коммунистов в том, что под предлогом сопротивления вхождения в федерацию они пытались извлечь выгоду в националистических целях из своего «привилегированного» положения.

Вволю поиздевавшись над Мдивани и его сторонниками, он весьма недвусмысленно заявил, что «у некоторых товарищей, работающих на некотором куске советской территории, называемой Грузией, там, на верхнем этаже, по-видимому, не все в порядке».

И напрасно Мдивани ссылался на «школу Ильича» по национальному вопросу, а лидер украинских коммунистов Николай Скрыпник жестоко критиковал присутствующее на съезде «партийное болото». Ничего не смог сделать и поддержавший грузин Н.И. Бухарин. «Я понимаю, — язвительно заметил он, — когда наш дорогой друг, т. Коба Сталин, не так остро выступает против русского шовинизма и что он, как грузин, выступает против грузинского шовинизма».

Но при всех своих достоинствах Бухарин был все же не Ленин, он не смог изменить общего русла обсуждения национальной политики. О чем, в конце концов, он откровенно поведал делегатам. «Если бы товарищ Ленин был здесь, — сказал он, — он бы задал такую баню русским шовинистам, что они бы помнили десять лет».

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Но, увы, «товарища Ленина» на съезде не было, и никакой бани «русским шовинистам» он задать не мог. Молчал и Троцкий, по сути дела, предав «хорошего человека», который в эти минуты принимал несказанные физические и моральные мучения в Горках. И за свое предательство он заплатит самую дорогую цену.

Да, XII съезд еще больше укрепил позиции Троцкого среди рядовых партийцев и вдохнул надежду во всех его сторонников, продолжавших мечтать после поражения на X съезде партии о реванше. Но... этим мечтам уже не было суждено сбыться. По той простой причине, что история не часто предоставляет политикам такой шанс, какой она дала Троцкому в апреле 1923 года.

На XII съезде Ленин собирался пустить в ход три сильных козыря: «грузинское дело», сосредоточив при этом внимание партии на личной ответственности Сталина за раздувание великорусского национализма, вопрос о монополии на внешнюю торговлю, которой Сталин продолжал оказывать активное сопротивление, и тот самый бюрократизм, который уже начал захлестывать к тому времени государственный аппарат и партийные кадры.

Таким образом, Троцкий мог ставить на съезде любые вопросы и, опираясь на авторитет Ленина и его письма, добиться смещения Сталина. Однако он не сделал ничего: не дал бой Сталину по национальному вопросу, как того хотел Ленин, не предложил столь необходимых в руководстве кадровых перемен и не повел делегатов, а вместе с ними и всю партию за собой. Вместо того чтобы драться за власть так, как эта самая власть того требовала, он заключил со Сталиным «гнилой компромисс», сделав несколько замечаний к его тезисам в секретной записке в Политбюро и удовлетворившись чисто формальной капитуляцией генерального секретаря, признавшего ошибку.

Почему? Не верил в выздоровление Ленина и боялся остаться один против набиравшего силу Сталина? Но съезд показал, кто есть кто, и заговори он о власти, он бы эту власть получил. Однако вместо открытой дерзкой и отчаянной борьбы он предпочел те самые аппаратные согласования, над которыми так издевался и которые так ненавидел. Так что, по большому счету, ему можно было обижаться только на самого себя...