Сталин. По ту сторону добра и зла

Трудно сказать, с каким выражением лица слушали партийцы эти в общем-то необычные для них откровения Сталина. Хотя бы потому, что по сей день они, по сути, лишь тем и занимались, что спорили. И Ленин позволял дискуссии. По той простой причине, что никогда и никого не боялся. Даже тогда, когда большинство было с ним не согласно. В таком случае он прилагал еще больше усилий и, в конце концов, склонял несогласных на свою сторону.

Как это ни банально, но именно в таких спорах познавалась истина, и Ленин отнюдь не кривил душой, когда говорил о том, что заблуждавшийся Каменев помогает ему понять ошибки других. Да, Ленин мог сказать грубое слово и, если надо, топнуть ногой, но он никогда и никого не наказывал. Порвать отношения — другое дело, но ни о каком «хирургическом» разрешении вопроса не могло быть и речи.

Не боялся полемизировать и Троцкий, который умел убеждать. Но беда заключалась в том, что теперь во главе партии находился человек, который признавал только один аргумент: силу.

Конечно, Сталин тоже пытался дискутировать, но это был совсем другой уровень. Это была даже не полемика, а скорее ловля оппонента на слове. «Почему Преображенский, — вопрошал он во время одной из дискуссий, — не только в период Брестского мира, но и впоследствии, в период профдискуссии, оказался в лагере противников гениального Ленина? Случайно ли все это? Нет ли тут закономерности?»

А когда не выдержавший Преображенский крикнул со своего места, что он до всего доходил своим умом, Сталин улыбнулся так, словно ждал от него именно этого. «Это очень похвально, Преображенский, — с убийственной иронией произнес он, — что вы своим умом хотели работать. Но глядите, что получается: по брестскому вопросу работали вы своим умом и промахнулись; потом при дискуссии о профсоюзах опять работали своим умом и опять промахнулись; теперь я не знаю, своим ли вы умом работаете или чужим, но ведь опять промахнулись будто».

Логика убийственная! Пытались думать и не сумели! Горе, вам, Преображенский! При этом Сталин почему-то забывал, как он сам пытался думать своим умом и что каждый раз из этого выходило. Да и рядом с «гениальным Лениным» он оказался отнюдь не из-за полного совпадения их взглядов.

Не меньшей трагедией для партии было и то, что в ней оказывалось все больше и больше тех, кто предпочитал покорность отстаиванию идей. Потому что этих самых идей у пришедших в партию карьеристов не было и они слишком держались за дарованное им генсеком хлебное место. И как это ни печально, но именно такая напрочь лишенная собственного мнения и равнодушная к истине партийная масса и превращала партию в тот самый милый сталинскому сердцу монолит, который уже не могли пробить никакие Троцкие. Да что там Троцкие, если сам Ленин в конце жизни ужаснулся уже начавшей перерождаться партии.

Имелась еще одна причина завинчивания гаек. На том крутом повороте истории, на котором находилась страна, бесконечные дискуссии ни к чему хорошему привести не могли. Рано или поздно, но кто-то должен был уйти с дороги. К счастью или несчастью для нашей страны, ушел с нее Троцкий. Впрочем, после смерти Ленина, это уже не играло особой роли, поскольку править страной так без Ильича было некому. О чем он и сообщил партии в своем «Письме к съезду».

* * *

На январской конференции Сталин постарался еще более ослабить позиции Троцкого, и с его подачи было принято решение пополнить партийные ряды 100 тысяч рабочих и закрыть доступ в партию выходцам из непролетарских слоев населения. Что ему и удалось, поскольку новые коммунисты проходили уже через его собственные фильтры. Да и сам Троцкий образца 1923 года был уже слишком далек от жизни и интересов рабочих.

Всего год минул после того, как Ленин написал свое «Письмо к съезду», в котором он опасался раскола партии из-за разногласий между Троцким и Сталиным. Прошедший год показал: да, разногласия были, а вот самого раскола не произошло. И занимавший ключевой пост в партии Сталин блестяще доказал, что именно он стоял за то самое единство партии, за которое так ратовал Ленин.

Что, конечно же, не могло не придать ему авторитет не только среди партийных деятелей всех рангов, но и среди народа. Ведь разгром троцкистской оппозиции связывался с его именем. И что бы там ни говорили, это была первая по-настоящему большая победа Сталина. Да, он много сделал в Царицыне, Петрограде и на Южном фронте, но героем революции и Гражданской войны стал Троцкий. И теперь он начал доказывать всей стране, что является не только верным последователем великого Ленина, но и самостоятельной величиной...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Где-то все еще шли жаркие споры, кто-то доказывал правоту или неправоту Троцкого, а в это время в Горках доигрывался последний акт трагедии под названием «Владимир Ильич Ленин». В последние дни Крупская читала мужу рассказы Джека Лондона. Особенно ему понравился «Воля к жизни», герой которого, полуживой, полубезумный, добирается-таки до цели.