Полютовал вождь и в Москве. В столице была сосредоточена высшая власть, а он намеревался основательно «почистить» всю систему. Только за полтора года Ежов представил Сталину 383 списка тех, кто подлежал уничтожению. И 12 декабря 1937 года Сталин, по всей видимости, поставил свой собственный рекорд, утвердив 3167 смертных приговоров.
Просили ли его о помиловании? Да, конечно, просили! Только напрасно. И вот какие шедевры письменного творчества остались на письме одного приговоренного к расстрелу генерала.
«Он врет! Расстрелять!
«Согласен. Прохвост! Собаке — собачья смерть!
«Изувер!
«Сволочь!
Обрушился Сталин и на тех, кто принимал самое активное участие в коллективизации и выполнении пятилетних планов, но в то же время выражал, нет, не возмущение, а хотя бы только сомнение в целесообразности массового уничтожения коммунистов. Потому и летели один за другим замы предсовнаркома, наркомы и их помощники, директора предприятий, главные инженеры и видные хозяйственники. Досталось и многочисленным иммигрантам. Страна купалась в крови, и если бы Артем Веселый осмелился написать новую книгу, он вполне мог назвать ее «СССР, кровью умытый».
Апогеем кровавой вакханалии стал последний показательный процесс 1938 года, на котором Сталин в последний раз предупредил: отныне никто не смеет становиться у него на пути и пощады не будет никому!
О чем весьма красноречиво напоминал состав подсудимых. Здесь были целых три члена ленинского Политбюро (Бухарин, Рыков и Крестинский), бывший руководитель НКВД Ягода, четыре народных комиссара, четыре дипломата, четыре руководителя республиканского масштаба, трое врачей во главе с патриархом советской медицины профессором Плетневым.
Обвинения? Да все те же! Убийство Куйбышева и Горького, шпионаж, терроризм, реставрация капитализма и подготовка свержения советской власти... Но даже этого показалось мало, и для Бухарина было придумано новое обвинение, из которого следовало, что в 1918 году он собирался... убить Ленина и Сталина и захватить власть!
Как и следовало ожидать, все эти подлые убийцы и наймиты гестапо признались в своих страшных злодеяниях. Кроме одного из пяти членов первого ленинского Политбюро, а впоследствии секретаря ЦК и заместителя наркома по иностранным делам Николая Крестинского! Изувеченный, но не сломленный, он заявил на суде: «Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником «правотроцкистского блока», о существовании которого не знал. Я не совершал ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности не признаю себя виновным в связях с германской разведкой».
Несколько озадаченный Вышинский поинтересовался, почему же он тогда вводил все это время следователей в заблуждение. И тут же получил исчерпывающий ответ. «Я просто считал, — заявил Крестинский, — что если я расскажу то, что говорю сегодня — что это не соответствует действительности, то это мое заявление не дойдет до руководителей партии и правительства».
Наивный ленинец! Даже сейчас он так ничего и не понял и был твердо убежден, что стоит только партии и правительству узнать о том, что происходит в стране, как виновных сразу же накажут. После его отчаянного заявления в зале установилась напряженная тишина. Давно уже стены суда не слышали правды, и она подействовала угнетающе. А может быть, просто каждый из тех, кто сидел по ту сторону подсудимых, уже видел на скамье подсудимых не Бухарина и Крестинского, а себя...
Вышинский спорить не стал и отправил Крестинского в НКВД, откуда он уже на следующий день вернулся человеком совершенно других воззрений. «Вчера, — поспешил он объяснить свое поведение, — под влиянием минутного острого чувства ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых и тяжелым впечатлением от оглашения обвинительного акта, усугубленным моим болезненным состоянием, я не в состоянии был сказать, что я виновен...»
Бухарин, по лубянским меркам, продержался долго: целых три месяца. Что объяснялось отнюдь не силой его духа, а тем, что его не били и не пытали. Но стоило только потерявшему терпение следователю пообещать прикончить его жену и только что родившегося сына, он сразу же сдался. Тем не менее он так ни разу и не поддался на издевки Вышинского и вместе с Рыковым несколько раз ставил сталинского холуя в неловкое положение. В ответ на обвинительное заключение он заявил:
«Я признаю себя виновным в том, что являлся одним из руководящих членов «правотроцкистского блока». Из этого следует, что я признаю себя виновным за всю совокупность преступлений, совершенных этой контрреволюционной организацией, независимо от того, знал я или не знал, принимал или не принимал прямое участие в том или ином акте».