Сталин. По ту сторону добра и зла

Да, что там говорить, позаботился о себе Серго! Самому Молотову такая забота не приснилась бы, наверное, в самом страшном сне. А вот то, что Сталин был действительно зол на Серго, несомненно. И когда уже после войны ему был представлен на утверждение список памятников, которые было намечено возвести в Москве, он вычеркнул из него всего лишь одну фамилию — Орджоникидзе...

ГЛАВА ПЯТАЯ

Но все это будет позже, а пока... начались аресты всех тех работников Наркомтяжпрома, которые близко соприкасались с Серго и которых ему удалось отстоять в смертельной схватке с Ежовым. Смерть Орджоникидзе произвела тягостное впечатление на многих видных партийцев. Рыков был потрясен, а его жена, узнав о смерти Серго, с горечью воскликнула: «Пропала наша последняя надежда!» И упала без чувств.

Страшно переживал уход Орджоникидзе и продолжавший томиться нехорошими предчувствиями Бухарин. Наивный и совершенно потерявший чувство реальности, он не нашел ничего лучшего, как написать посвященную памяти Серго поэму и... послать ее Сталину. Ему и в голову не приходило, что вождь мог иметь отношение к такой внезапной и потому странной смерти не жаловавшегося на здоровье Орджоникидзе. И как знать, не продолжал ли он надеяться на лучшее после того, как с подачи Сталина с его квартиры убрались пришедшие выселять его чекисты.

Но, увы... Все его надежды растаяли как утренний туман при первом луче солнца во время доклада Ежова, в котором тот подробно поведал пленуму о преступной деятельности Бухарина и Рыкова. На Бухарина было страшно смотреть. Однако после выступлений таких видных коммунистов, как нарком легкой промышленности И.Е. Любимов, нарком здравоохранения Г.Н. Каминский и П. Постышев, в которых они выразили свое недоумение и недоверие ведомству Ежова, Николай Иванович несколько воспрянул духом. Отвергнув все выдвинутые против него и Рыкова обвинения, он потребовал создать Комиссию по расследованию деятельности НКВД! «Вот мы тебя туда пошлем, ты и посмотришь!» — с едва сдерживаемой яростью выкрикнул со своего места Сталин и для подготовки решения по Бухарину и Рыкову объявил двухдневный перерыв.

Все это время Бухарин провел дома. Он уже все понял и написал письмо «Будущему поколению руководителей партии». «Обращаюсь к вам, — заканчивал он свое послание, — будущее поколение руководителей партии, на исторической миссии которых лежит обязанность распутать чудовищный клубок преступлений, который в эти страшные дни становится все грандиознее, разгорается, как пламя, и душит партию. Ко всем членам партии обращаюсь!

В эти, быть может, последние дни моей жизни я уверен, что фильтр истории, рано или поздно, неизбежно смоет грязь с моей головы. Никогда я не был предателем, за жизнь Ленина без колебания заплатил бы собственной. Любил Кирова, ничего не затевал против Сталина. Прошу новое, молодое и честное поколение руководителей партии зачитать мое письмо на пленуме ЦК, оправдать и восстановить меня в партии. Знайте, товарищи, что на том знамени, которое вы понесете победоносным шествием к коммунизму, есть и моя капля крови!»

Наивный Николай Иванович... Он так ничего и не понял, что же происходит в стране. Особенно удивляет его обращение к «молодому и честному поколению» руководителей партии. Если под ними он подразумевал Хрущева, то вряд ли обращался по адресу.

Но дело даже не в этом. Как ни прискорбно признавать, но Бухарин получил лишь то, за что боролся. Крайне непоследовательный и нерешительный, он сам себе рыл могилу. Выступив в свое время против требования Троцкого и его сторонников давить «мелкую буржуазию», он стал защитником крестьян. Но прежде всего он стоял на защите интересов большевистской власти, потому и заявлял, что в случае серьезных классовых разногласий между рабочими и крестьянами «гибель Советской республики неизбежна».

Однако, убедившись, что до всеобщего крестьянского восстания и «гибели» советской власти очень далеко, Бухарин перещеголял и Троцкого, и вставшего, в конце концов, на его позицию Сталина. Да и как иначе можно было расценить его заявление со страниц «Правды», что с кулаками надо разговаривать «языком свинца», единственного, по его мнению, который они понимали.

Не понял он и тех новых веяний, которые начали проявляться уже в 1934 году. Потому и не пожелал участвовать, по словам его биографа С. Коэна, в «ненационалистической реабилитации царизма». То есть в тех самых попытках Сталина хоть как-то восстановить потерянное уважение к прошлому России. Особое неприятие у Бухарина вызывали появление в учебниках истории имена героев русской истории и славословие российских побед.