Сталин. Разгадка Сфинкса

С июня 1940 года Советский Союз устанавливает дипломатические отношения с Югославией по инициативе последней. Правительство в Белграде по-прежнему смотрело на Советский Союз как на коммунистический режим, враждебный Югославии по своей сути. Но решилось на такой шаг перед лицом быстро нараставшей германо-итальянской угрозы, надеясь, что это поможет в известной степени избежать фашистского вторжения. Сближение носило половинчатый характер. Советская сторона, стремясь воспрепятствовать подчинению Балкан державами «оси» и установить свое влияние в регионе, тем не менее, делала это недостаточно решительно и последовательно. Вообще политические и дипломатические акции того периода СССР не отличались особой изысканностью. Советский Союз преследовал только лишь свои национальные интересы.

Единственное, чего реально опасался Сталин и его ближайшие сотрудники, так это опасности в одиночестве бороться советской державе против коалиции всех империалистических государств.

Сталина, безусловно, весьма обеспокоило молниеносное падение Франции и занятие Германией стратегически важной позиции в Скандинавии. Его надежды на то, что идущая на западе война затянется надолго, истощая силы обеих сторон, внезапно рухнули. Ошеломляющие успехи Гитлера заставляют постоянно пересматривать вопросы обеспечения безопасности ССР и позицию Кремля в меняющейся системе международных отношений. Помимо территориального усиления Сталин не оставляет поиск союзников политическими и дипломатическими средствами.

С лета 1940 года в сознании советского руководства намечаются подвижки в отношении к польской нации и гипотетической возможности установления контакта с польским правительством в Лондоне и формирования в дальнейшем польской армии.

В результате сентябрьского наступления 1939 года несколько сот тысяч польских воинов оказались в советском плену. Большая их часть, особенно украинской и белорусской национальностей, сразу отпускается по домам. Свыше сорока тысяч человек, мобилизованных с территорий, которые оказались в зоне оккупации Германии, передаются немецким. Взамен немцы передают СССР около 14 тысяч бывших польских граждан. В начале 1940 года в лагерях и тюрьмах НКВД остаются преимущественно польские офицеры, чиновники, жандармы, полицаи и другие лица, по мнению энкавэдешников, настроенных и ведущих себя яро антисоветски, а также категорически отказывающихся работать.

К весне у Берии и его ближайших сотрудников вызревает идея физического уничтожения классовых врагов. Решением от 5 марта 1940 года Политбюро ЦК ВКП(б) поддерживает инициативу НКВД. Однако, как явствует из текста документа, высший партийный орган отнюдь не санкционировал немедленную и огульную расправу над польской элитой. НКВД предлагалось провести акцию хотя и без вызова арестованных и без предъявления обвиняемым постановления об окончании следствия и обвинительного заключения, но в обязательном порядке по справочным материалам из соответствующих инстанций комиссариата. Рассмотрение дел и вынесение окончательного решения возлагалось «на тройку» в составе т.т. Меркулова, Кобулова и Баштакова (начальник 1-го Спецотдела НКВД СССР).

Некоторую часть наиболее враждебно настроенных к русским знатных поляков, видимо, успели расстрелять, что и послужило впоследствии поводом для утверждения о массовой ликвидации офицеров и функционеров других государственных служб восточной части Польши в лесах Катыни.

Воспоминания Ежи Климковского, кадрового польского офицера а также автобиографическое произведение Густава Герлинга-Грудзинского «Мир иной», также подвергшихся прессингу НКВД вносят изрядную лепту сомнения в подобный тезис.

Последний признается, что «не вел себя на следствии образцово», соответственно строкам «из катехизиса польского мученичества». То есть он «отвечал на вопросы коротко и прямо», не строил себя героя и не слишком стремился дискутировать со следователем, что, несомненно, зачлось поляку. Герлинг-Грудзинский получил всего пять лет заключения в лагерях ГУЛАГа, побывал в них, выжил, а затем принимал участие в боевых действиях на Западном фронте в составе армии Владислава Андерса.

О том, что Париж пал, Герлинг-Грудзинский и его товарищи по несчастью — военные, узнали в камере Витебской тюрьмы. Для них «падение Парижа означаю гибель последней надежды, поражение более окончательное, чем капитуляция Варшавы». Ночь неволи, казалось, беспросветной темной мглой нависла над Европой…

Климковский, принимавший участие в боевых действиях с первого дня войны, 4 октября 39 года со своими людьми добрался до Львова. Помимо войск вермахта, свидетельствовал он, приходилось весьма опасаться местного украинского населения и только присутствию Красной Армии они «обязаны тем, что в это время не дошло до крупных погромов или массовой резни поляков».