Сталин. Разгадка Сфинкса

В последний год жизни он лишился многолетнего начальника своей охраны генерала Н.С. Власика за злоупотребления служебным положением. Незадолго до смерти от него был удален другой многолетний ближайший сотрудник — личный секретарь Поскребышев. Но хуже всего было то, что на Ближней даче рядом с Генералиссимусом не оказалось в критический момент близкого друга либо подруги с достаточно высоким статусом. Ибо, к примеру, многолетняя экономка Вождя Валентина Истомина, не чаявшая в нем души, не имела никакого влияния, а также, самое главное, не имела доступа, так сказать, «к телу».

Сталин глубоко заблуждался, полагая, что вопрос состояния здоровья является преимущественно его личным делом. Как глава одной из двух супердержав планеты Земля, он давно уже стал персоной вселенского значения. Поэтому Сталин не принадлежал единственно самому себе, а являлся суть достоянием России и всего мирового сообщества. Вождь напрасно сомневался также в практически всеобщей к нему любви российских народов. Видимо, руководствуясь подобного рода побуждениями, Вождь допустил выпуск на экран отдельные кадры из кинофильма «Падение Берлина», в заключительных сценах которого Верховный Главнокомандующий якобы прилетает в столицу поверженного «Третьего рейха» и встречается с ликующими народными массами.

Сталин, видимо, осознавал, что его миссия на белом свете заканчивается, но он имел некоторые основания сомневаться во всенародной любви к нему. Поэтому изображение самое себя на экране при массовых проявлениях явных и неоспоримых признаков любви согревало душу кремлевского старца. О стороннем восприятии Сталин, по причине ослабевавших умственных способностей попросту не задумывался.

Но главную ошибку Сталин совершил, не оставив официально более менее достойного правопреемника. Вождь не решился передать гипотетическому новому лидеру даже малой толики своего авторитета и наделить, тем самым, отчасти полномочиями общепризнанного и правомерного политического главы.

Правда, никто из партийных и правительственных ближайших сотрудников Сталина не мог даже отдаленно сравниться с ним авторитетом, что, одновременно и несомненно, было не совсем справедливо. Более молодой Берия имел все основания полагать, что он, по крайней мере в последние десять лет, внес решающий вклад в повышение обороноспособности страны. Скрываясь при этом, так же как и все его собратья по Совету Министров и Президиуму ЦК в огромной сталинской тени. Подобными мыслями, несомненно, были обуреваемы и тщеславный Хрущев, а также апатичный Маленков.

Повторилось положение почти тридцатилетней давности, когда в связи со смертью Ленина ЦК объявил партию (стоявшую тогда фактически над государством) его коллективным воплощением и продолжением. Символически наделяя одновременно всех партийцев харизматическими свойствами.

Сталин практически спроекцировал, воспроизвел ситуацию в несколько более конкретизированном виде. С той лишь разницей, что наделил собственноручно данными свойствами Президиум ЦК партии в количестве 36 человек. Сей довольно многочисленный и, казалось бы, хорошо сбалансированный ареопаг состоял из представителей всех ветвей власти: партийной, правительственной, советской. То есть отражал реалии того времени.

Генералиссимус не просчитал несколько важных обстоятельств. В его окружении были люди с тайными, до поры до времени, честолюбивыми устремлениями, и к тому же очень скоро (раньше, чем полагал Сталин) выявилась необходимость занять ставшее вакантным кресло лидера. В силу давних традиций и вновь возникавших проблем стране требовался новый политический руководитель, не способный раскалывать нацию (советский народ) и вразумительно объяснить задачи на предстоящий период.

Сталин, очевидно, полагал, что из числа членов и кандидатов в члены Президиума ЦК, в большинстве своем людей новых, постепенно впоследствии выявится новый, явный и наиболее достойный советский премьер. Он запамятовал о том, насколько длительную и отнюдь не бескровную борьбу вынужден был вести, дабы окончательно утвердиться на российском престоле.

Сталин, вне всякого сомнения, по натуре был все же субъектом доверчивым и в какой-то степени даже наивным. Во всяком случае, не считал подобно французскому философу Жоржу Батаю, порочность сердцевиной человека. Данная версия, как ни тяжело ее признать, полагал Батай (хотя со времен ветхозаветных внушается изначальная греховность человеческой сути), «предполагает наличие в людях непреодолимой тяги к разрушению и фундаментальное допущение постоянного и неизбежного стремления к уничтожению»…

Очень скоро потомкам усопшего вождя на собственном «опыте пришлось убедиться, что нет предела испорченности человеческой природы», как обмолвился мимоходом историк Прокопий Кесарийский, очевидец многочисленных деяний, не всегда высоконравственных, эпохи императора Византии Юстиниана и его супруги Феодоры.