Советская же позиция оставалась диаметрально противоположной, 23 мая Литвинов, используя как предлог встречу со своими избирателями на одном из ленинградских заводов, отметил, что руководство СССР твердо гарантирует все свои прежние обязательства и не собирается оказывать на Прагу давление, подобное тому, которое оказали Великобритания и Франция, а 25 мая предложил Парижу незамедлительно созвать совещание представителей генеральных штабов трех стран для обсуждения вопросов конкретной помощи Чехословакии[9]
. В тот же день, следуя совету Лондона, Гитлер поспешил сделать весьма характерное для него, лукавое заявление об отсутствии у Германии каких-либо агрессивных намерений в отношении Чехословакии.Хотя майский кризис и разрешился вполне благополучно, Кремль только теперь понял всю тщетность своих расчетов, опиравшихся на предполагаемую систему коллективной безопасности, на скоординированность действий хотя бы с теми странами, с которыми у СССР имелись соглашения о взаимопомощи. Отсюда и та горечь утраченных надежд, которая пронизывала заявление, сделанное Майским 17 августа по поручению НКИД Галифаксу. Советский Союз, подчеркнул полпред, «все больше разочаровывается в политике Англии и Франции, что он считает эту политику слабой и близорукой, способной лишь поощрять агрессора к дальнейшим «прыжкам» (имелся в виду захват Германией Австрии.
— Ю. Ж.), и что тем самым на западные страны ложится ответственность приближения и развязывания новой войны»[10].Наконец, еще одно немаловажное событие, происшедшее уже в конце лета 1938 г., только на этот раз на противоположной стороне земного шара, в 130 км к юго-западу от Владивостока, должно было усилить вполне оправданные опасения советского руководства в том, что СССР в условиях международной изоляции может подвергнуться агрессии одновременно и с запада, и с востока.