Сталин. Том II

Из Сольвычегодска он пишет явно компрометирующее письмо в Москву, без всякой практической надобности, единственно повинуясь толчку тщеславия. И здесь он рискует безопасностью других. Письмо, как и должно было опасаться, попадает в руки жандармов. Ни в одном из этих двух случаев не было, разумеется, желания подвести товарищей под удар. Но нельзя говорить также и о случайной ошибке. Нельзя ссылаться на легкомыслие молодости. Коба не был легкомыслен. Осторожность составляла важнейшую черту его характера. Во втором случае он был уже опытным революционером. В обоих случаях бросается в глаза эгоизм, безразличие к судьбе других. Обращает на себя внимание, что в обоих случаях Иосиф до некоторой степени рисковал своей репутацией революционера. Можно уже сейчас с тревогой спросить себя: на какие действия окажется способен этот молодой человек, когда обстоятельства оградят его от риска?

Генри Барбюс после сентиментальной биографии Иисуса Христа написал официальную биографию Сталина. Автор не давал себе труда изучать хотя бы наиболее доступные источники. Он ограничился беглой литературной обработкой фактов и цитат, которые были сообщены ему в Кремле и в некоторых других местах во время его посещения СССР. С точки зрения научной, книжка не имеет никакой цены. Но если она неспособна показать Сталина таким, каким он был и стал, то зато она нередко ясно показывает нам Сталина таким, каким он хочет казаться.

«Его портрет – скульптура, рисунок, фотография – повсюду на советском континенте, как портрет Ленина и рядом с портретом Ленина. Нет угла в предприятии, казарме, канцелярии, на оконной выставке, где он не выделялся бы на красном фоне… Невозможно найти комнат рабочих или интеллигентов, где не было бы изображения Сталина».

«Принципиальная политика единственно правильная», – повторял Сталин вслед за Лениным.

«Великая пружина для двигания общественного прогресса – это вера в массу».

Барбюс и здесь только повторяет то, что ему предложено было повторить. Несокрушимую верность принципам и веру в массу Ленин действительно пронес через всю свою жизнь, несмотря на маневренную гибкость своей политики. В этих обоих отношениях Сталин составляет прямую противоположность Ленину, его отрицание и, если позволено сказать, его поругание. Принципы никогда не были для него ничем иным, кроме прикрытия. Никогда в течение своей жизни он не имел общения с действительными массами, т. е. не с десятками, а с сотнями тысяч миллионов. У него не было органов и ресурсов для такого общения, и из его неспособности «объясняться с массами» и непосредственно влиять на них, вырос его страх перед массами, а затем и вражда к ним. Весь дальнейший тоталитарный режим вырос из страха бюрократии перед массами.

Барбюс продолжает: «Он зарабатывает в месяц несколько сот рублей, которые составляют скромный максимум чиновника в коммунистической партии (у нас это составляло бы нечто вроде полутора или двух тысяч франков)». Здесь показание Барбюса является заведомой ложью. Как и у всех высших сановников, существование Сталина обеспечено не несколькими рублями, которые он получает, а теми материальными условиями, которые ему обеспечивает государственный аппарат: автомобили, дачи, секретари и дары природы со всех концов Советского союза. Одни подарки, перечисляемые «Правдой», во много десятков раз превосходят ту сумму, которую называет слишком усердный Барбюс.

Крайне интересны те авторитеты, на которых опирается Барбюс, чтобы дать портрет молодого Сталина. Это прежде всего «Енукидзе, один из первых борцов революционного дела на Кавказе и в настоящее время важный руководитель». Следующим источником является Орахелашвили, который характеризует убедительность пропаганды. «Он умел говорить на языке своей аудитории». Как? Образами, живыми примерами? Орахелашвили тоже будет расстрелян, вслед за Енукидзе.

О работе Сталина в Батуми Барбюсу рассказывал Лакоба, как о «новой странице великой биографии». Лакоба будет расстрелян еще до Енукидзе. Почти все авторитеты, на которых опирается Барбюс: Бубнов, Шумяцкий, Бела Кун и другие – были в дальнейшем либо расстреляны, либо подготовляются к расстрелу. Немудрено: о молодых годах Сталина могли говорить только старые большевики. Между тем именно они, эти соратники Сталина с молодых лет, составляли, как оказалось, сплоченную фалангу изменников и врагов народа. Их восторженные отзывы о Сталине делались ими в тот период, когда над ними уже нависала зловещая судьба.