…Я вообще предложил бы сегодня не рассматривать фигуру Сталина в отрыве от исторического контекста. Не для того, чтобы его оправдать, а чтобы лучше понять, почему великое множество людей на местах так охотно, я бы сказал, с усердием воплощало в жизнь его решения. Взять, скажем, такую драматическую страницу, как продразверстка. Нэп принес процветание торговле и мелкому предпринимательству, получше стали жить крестьяне. А рабочим было по-прежнему очень тяжело. У них на столе часто не бывало хлеба. Росло их недовольство. Его подогревала безработица. У меня лично двое братьев были безработными, один уехал в Сибирь искать счастья. Так что сталинские реформы 1929–1930 годов, как ни горько, отвечали настроениям рабочих. Рабочие считали: пускай прижмут тех, кто прячет хлеб, и он у нас появится. И нельзя пройти мимо того факта, что в это время вокруг Сталина объединились как раз те, кто ближе стоял к рабочему классу, — Орджоникидзе, Куйбышев, Киров и так далее. Сейчас часто спрашивают: была ли альтернатива той антикрестьянской политике? Конечно, как мы сейчас понимаем, была. Но при другом составе руководства. Проблему усугубила индустриализация за счет крестьянства, темпы которой оказались непосильными для народа. Займов никаких не было — где взять? Опять крестьянство. Взяли у него все, что можно было. Тут клубок различных противоречий, причин и следствий настолько серьезный, что разрубить сразу очень трудно…[67]
ЛИТЕРАТУРНАЯ РАЗРЯДКА ВОЖДЯ
…Они болеют той же болезнью, которой болел известный чеховский герой Беликов, учитель греческого языка, «человек в футляре». Помните чеховский рассказ «Человек в футляре»? Этот герой, как известно, ходил всегда в калошах, в пальто на вате, с зонтиком и в жаркую и в холодную погоду. «Позвольте, для чего вам калоши и пальто на вате в июле месяце, в такую жаркую погоду?» — спрашивали Беликова. «На всякий случай, — отвечал Беликов, — как бы чего не вышло: а вдруг ударит мороз, как же тогда?»
То же самое надо сказать о бывших лидерах правой оппозиции. Помните историю с передачей высших технических учебных заведений хозяйственным наркоматам? Мы хотели передать всего два втуза ВСНХ. Дело, казалось бы, маленькое. А между тем мы встретили отчаянное сопротивление со стороны правых уклонистов. «Передать два втуза ВСНХ? Зачем это? Не лучше ли подождать? Смотрите, как бы чего не вышло из этой затеи». А теперь все втузы у нас переданы хозяйственным наркоматам. И ничего — живем.
Или, например, вопрос о чрезвычайных мерах против кулаков. Помните, какую истерику закатывали нам по этому случаю лидеры правой оппозиции? «Чрезвычайные меры против кулаков? Зачем это? Не лучше ли проводить либеральную политику в отношении кулаков? Смотрите, как бы чего не вышло из этой затеи». А теперь мы проводим политику ликвидации кулачества, как класса, политику, в сравнении с которой чрезвычайные меры против кулачества представляют пустышку. И ничего — живем.
Или, например, вопрос о колхозах и совхозах. «Совхозы и колхозы? Зачем они? Куда нам торопиться? Смотрите, как бы чего не вышло из этих совхозов и колхозов».
И так далее и тому подобное.
Вот эта боязнь нового, неумение подойти по-новому к новым вопросам, эта тревога — «как бы чего не вышло» — эти черты человека в футляре и мешают бывшим лидерам правой оппозиции по-настоящему слиться с партией.
Особенно смешные формы принимают у них эти черты человека в футляре при появлении трудностей, при появлении малейшей тучки на горизонте. Появилась у нас где-либо трудность, загвоздка, — они уже в тревоге: как бы чего не вышло. Зашуршал где-либо таракан, не успев еще вылезть как следует из норы, — а они уже шарахаются назад, приходят в ужас и начинают вопить о катастрофе, о гибели Советской власти.