Помню, как однажды мы смотрели мрачный, неприятный фильм на историческую тему. Он был поставлен в Англии. Речь шла о каких-то сокровищах, которые должны были переправить из Индии в Лондон, а на всем протяжении пути действовали испанские пираты, нападавшие на английские корабли и убивавшие их экипажи. Когда настало время перевозки сокровищ, англичане вспомнили о капитане одного пиратского корабля, сидевшем у них в тюрьме. Это был ловкий пират, смельчак и головорез. Англичане решили, спросить его не возьмется ли он за это дело. Капитан ответил, что возьмется, но при условии, что ему позволят набрать свой собственный экипаж из числа пиратов, сидевших вместе с ним в тюрьме. Англичане согласились. Они дали ему корабль, и он отравился в Индию, где взял на борт сокровища. На обратном пути он начал одного за другим отправлять на тот свет членов своего экипажа. При этом он делал вот что: в своей каюте ставил портрет очередного собрата, которого намеревался убрать — просто в порядке напоминания самому себе. Уничтожив этого человека и выбросив его за борт, он ставил портрет своей следующей жертвы. В самом конце, кажется, убрали самого капитана. Говорят, это была подлинная история.
Это была ужасная картина! Такое поведение даже в бандитском мире, наверное, считалось бы аморальным. В этом мире ведь своя мораль есть — товарища своего не выдавай и т.д. А здесь отсутствие даже бандитской морали, не говоря уже о человеческой. А Сталин восхищался: «Молодец, как он здорово это сделал!» Эту картину он три или четыре раза смотрел. На второй или третий раз после показа этой картины, когда нас Сталин вызвал к себе, я стал говорить, что это бесчеловечная картина и т.д., конечно, не в прямой полемике со Сталиным, а с другими. Мы говорили между собой и удивлялись, как Сталин может восхищаться таким фильмом. По существу же, здесь он находил некоторое оправдание тому, что он делал сам в 1937—1938 гг. — так я, конечно, думаю.
Микоян А.
Кончился просмотр этой картины, и Сталин, как обычно, предложил поехать покушать к нему на дачу. Маленков и Берия сели в машину со Сталиным, а мы с Булганиным в моей машине поехали следом. Приехали мы на Ближнюю, сейчас же пошли руки мыть. Как всегда, перебрасывались словами. Берия говорит:
— Слушай, ты знаешь, что Сталин сказал, когда мы ехали: «А этот капитан — не глупый парень, он соображал, что делал».
Он стал меня подбивать, чтобы я эту тему за столом поднял и сказал, что это мерзавец. Я поколебался, но согласился. За столом я сказал:
— Товарищ Сталин, какой мерзавец этот капитан — ближайших своих друзей погубил!
Сталин посмотрел на меня и ничего не сказал. Я тоже прекратил опасный разговор на эту тему. Тут видна параллель: он тоже, как этот пират, составил себе списки, фотографии ему были не нужны, и командовал своими подручными, чья пришла очередь. Куда до него этому бандиту! Этот младенец уничтожил там десяток или полтора десятка человек, а Сталин-то уничтожил сотни тысяч. Я не могу сказать точно, сколько, но, когда Сталин умер, в лагерях было до десяти миллионов человек. Там, конечно, были и уголовники, и наши военнопленные — огромное количество людей, которое и не снилось этому английскому пирату-бандиту.
Видимо, этим же объясняется восхищение Сталина личностью Ивана Грозного, особенно его деятельностью, когда он в интересах создания единого русского государства убивал бояр самым зверским методом, не считаясь ни с какой моралью, за что русские историки еще при царском режиме критически относились к нему. Сталин же говорил, что Иван Грозный еще мало убил бояр, что их надо было всех убить, тогда он смог бы раньше создать действительно единое крепкое русское государство. Он оправдывал и многоженство Ивана IV: у жен-де было большое приданое, которое Иван Грозный направлял на создание армии. Как-то Сталин сказал, что Иван Грозный был женат в действительности не на черкешенке, а на грузинке, потому что в старой России грузинок называли черкешенками.
Микоян А.
Орлов, между прочим, сообщает, что со времени Ежова на верхах НКВД Сталина иначе не называли в секретной переписке, как Иван Васильевич (в память Грозного). Этот псевдоним Сталина, замечает автор, знали не больше десяти человек.