Сталин в жизни

Очень улыбался товарищ Сталин и хохотал над танцем, который носит название «Подмосковной лирики».

В. Беляков (известный летчик, участник знаменитого перелета в Америку).

РЦХИНДИ. Ф. 558, оп. 4, д. 3648, л. 63

Но хохотал он не так уж часто. Пожалуй, Сталину нравились больше песни раздумчивые, даже печальные, типа «Сулико». Впрочем, привечал он и военные песни, и марши. Обожал лихой танец донских казаков с пиками и шашками.

Громов Е. С. 240

Пластинки все были помечены: отличные, хорошие, он выбирал и ставил. Заводил народные песни грузинские... русские народные песни, например «Стонет сизый голубочек» или «Ах, ты сад, мой сад» … «Волжская бурлацкая», «Калинка-малинка», «Во поле березонька стояла», «Всю-то я вселенную проехал»... Эти песни часто исполнялись по радио.

В. Беляков.

РЦХИНДИ. Ф. 558, оп. 4, д. 3648, л. 63

Сам Верховный пел чисто поставленным голосом. Имея отличный слух, он в песне, как и в жизни, хотел быть лидером и вел за собой остальных.

Н. Хрущев.

Цит. по: Красиков С. С. 83

Дома у Сталина обычно пели квартетом — он, Михайлов, Ворошилов и Молотов. Исключительно музыкальный, Сталин пел вторым тенором. Его любимым романсом был «Гори, гори, моя звезда», а из песен — украинская «У соседа хата била».

Рыбин А. С. 19

Музыку Сталин любил. Концерты, которые устраивались в Кремле, особенно с участием вокалистов, он воспринимал с большим интересом... Причем любил сильные голоса, мужские и женские... Восторженно отзывался о некоторых солистах Большого театра, например об Иване Семеновиче Козловском.

Громыко А. Кн. 1. С. 203

По свидетельству оперной примы Большого театра Валерии Барсовой, своей страсти к пению Сталин не изменил даже в суровом 1943 году. «Мы пели вместе хоровые и народные песни — русские, украинские, грузинские, дирижировал К. Е. Ворошилов».

Громов Е. С. 240

Мы все трое были певчими в церкви. И Сталин, и Ворошилов, и я. В разных местах, конечно. Сталин — в Тбилиси, Ворошилов — в Луганске, я — в своем Нолинске. Это было не тогда, когда мы были в Политбюро, а гораздо раньше. (Смех.) Сталин неплохо пел. <…> Вот мы трое пели. «Да исправится молитва твоя...» — и так далее. Очень хорошая музыка, пение церковное.

В. Молотов.

Цит. по: Чуев Ф. С. 181

Петь он любил грузинские народные песни, а также, чему научился в ссылке, русские и украинские. Пел и революционные. Я не мог точно установить, пел ли он камерные песенки, городские романсы — скорее всего, был к ним равнодушен. Сама музыка была связана в его сознании преимущественно с пением, а также с танцем.

Громов Е. С. 17

...9 марта 1973-го Молотову исполнилось 83 года. Выглядит свежо, крепко, здраво мыслит. Было застолье с песнями. Он пел «Калинку», «Степь да степь кругом...», «Метелицу», «Вниз по Волге-реке…», «Соловей, соловей, пташечка...», «Сулико». Пел душой, от сердца. Сказал, что Сталин очень любил петь старинные русские песни.

Чуев Ф. С. 268

Позволяли они себе в тесном кругу спеть порою и белогвардейские песни. Гражданская война не забывалась.

Громов Е. С. 239

Мы потом вспоминали эти дни как доброе, старое время. Потому что создалась такая ситуация, когда ты не только не хочешь, но тебя воротит, а тебя накачивают, наливают. Да-да, и это делал Сталин.

Правда, мне он не раз говорил: «Вот помните, когда Берии не было в Москве, у нас не было таких питейных дел, пьянства не было».

Я тоже видел, что Берия в этих вопросах был подстрекателем в угоду Сталину. Сталину это нравилось, а Берия это чувствовал. Когда никто не хотел пить, а он видел, что у Сталина есть такая потребность, то он организовывал, выдумывал всякие предлоги, был затравщиком.

Об этом я говорю, потому что я обращаю внимание на то, что к концу жизни Сталина такое времяпровождение было убийственно и для работы, и даже физически. Спаивались люди, спивались, и чем больше напивался человек, тем больше получал удовольствия Сталин... Но, повторяю, так было позже.

Хрущев Н. Т. 2. С. 144–145

Петр Великий усваивал со своими помощниками похожие пирушки, на которых жрали и пили до потери сознания и решали судьбу России и русского народа.

Ощущение опустошенности такой жизни не исчезало, а постоянно ко мне во время ужина возвращалось, несмотря на то, что я гнал его от себя. Его особенно усугубляла старость Сталина с явными признаками сенильности (от фр. s'enilit'e (дряхлость).— Е. Г.). И никакие уважение и любовь, которые я все еще упрямо пестовал в себе к его личности, не могли вытеснить из моего сознания этого ощущения.

В его сенильности было что-то трагическое и уродливое.

Но трагическое не было на виду — трагическими были мои мысли о неизбежности распада даже такой великой личности. Зато уродливое проявлялось ежеминутно.