Сталинград

Наиболее впечатлительным немецким солдатам и офицерам, оглушенным бескрайними просторами и видом боевых машин, то и дело исчезающих в низинах и снова появляющихся на возвышенностях подобно кораблям в сильное волнение, степь казалась неведомым морем. Генерал Штрекер в письме назвал ее океаном, способным поглотить любого, кто осмелится в него войти.[140] Села он уподоблял островам. В выжженной солнцем степи только там можно было найти источники питьевой воды. Но нередко танковые подразделения ждало разочарование. Солдаты видели на горизонте колокольню, а на месте их взору представали лишь дымящиеся головешки с торчащими среди них печными трубами. Вокруг валялись трупы лошадей и коров с раздутым на жаре брюхом. Частенько единственным живым существом на пепелище оказывалась жалобно мяукающая кошка.

В селе, не тронутом боями, какой-нибудь старик неуверенно выходил из дома, снимал шапку, как снимал ее до революции перед барином, и спешил напоить «гостей» водой. Женщины тем временем торопились спрятать скот и домашнюю птицу в близлежащем овраге или роще. Успехом такие попытки увенчивались редко: у немецких солдат оказался такой же отменный нюх, как у представителей коммунистических продотрядов. Военнослужащие вермахта рвали в полях репу и лук и дочиста обчищали все огороды и птичники. Куры, гуси и утки были самой желанной добычей, поскольку их можно запасти впрок и легко приготовить в полевых условиях. Клеменс Подевильс, фронтовой корреспондент, прикомандированный к 6-й армии, так описал в своем дневнике то, как 30 июня после ожесточенного боя одно механизированное подразделение вошло в село: «Черные фигуры выскакивают из танков и бронетранспортеров, и сразу же начинается великая расправа. Танкисты несут к своим машинам обезглавленных кур, трепещущих окровавленными перьями в предсмертных судорогах. Все садятся по машинам, гусеницы вгрызаются в землю, и подразделение продолжает путь вперед».[141] В то лето немецкие солдаты не забирали лишь семечки подсолнечника, которые они презрительно называли русским шоколадом.

Есть что-то пугающее в том, что в рассказах многих очевидцев отсутствует какая-либо связь между жуткими картинами и собственной причастностью к происходящему. «Дорогу нам преградил маленький мальчик, – написал в своем письме один 20-летний солдат, бывший студент духовной семинарии. – Он даже не умолял, а просто бормотал: “Пан, хлеба!” Поразительно, сколько горя, страданий и отчаяния может отобразиться на детском лице».[142]

Вскоре после этого тот же несостоявшийся священник, ставший солдатом, незадолго до смерти проявил лиризм, достойный романтизма начала XIX века: «Германия, я еще не высказал это слово, о страна больших, сильных сердец! Ты мой дом, и сто́ит прожить свою жизнь, чтобы стать твоим семенем!»[143]

Союзники немцев тоже грабили население, оправдываясь тем, что отнимать у коммунистов – это доброе дело. «Наши ребята стащили три кувшина молока, – писал в своем дневнике венгерский военнослужащий. – Женщина собиралась отнести молоко в погреб, но тут появились наши парни и сделали вид, что сейчас бросят в нее гранаты. Женщина испугалась и убежала, а ребята забрали молоко. Мы молим Господа о том, чтобы и в будущем он был к нам благосклонен».[144]

В июле Гитлер стал все чаще возмущаться задержками, хотя они происходили преимущественно по его собственной вине. Танковые дивизии устремлялись в прорыв, но затем в решающий момент останавливались – у них заканчивалось горючее. Для фюрера, не отрывавшего взгляд от кавказских нефтяных месторождений, подобные «проблемы» служили дополнительным стимулом ускорить продвижение вперед.

Это навязчивое стремление толкнуло фюрера на катастрофическое изменение планов, что в конечном счете обернулось дополнительной тратой времени и дополнительным же расходом горючего, вызванным передислокацией войск. Важным этапом операции «Блау» был стремительный бросок 6-й армии и 4-й танковой армии к Сталинграду с целью отрезать отходящие со своих позиций войска Тимошенко, после чего можно было бы начинать наступление на Ростов и через низовья Дона на Кавказ. Однако Гитлер так отчаянно хотел скорее добраться до нефти, что решил объединить оба этапа. Разумеется, это не дало возможности максимально сконцентрировать силы. Вопреки совету Гальдера фюрер развернул 4-ю танковую армию Гота на юг и отобрал у 6-й армии 40-й танковый корпус, тем самым замедлив ее рывок к Сталинграду до размеренного фронтального наступления.