Сталинград

В конце концов было принято решение эвакуировать из Сталинграда женщин и детей на левый берег на судах, реквизированных НКВД. Правда, для этой цели выделили лишь несколько пароходов – на всех остальных из города вывозили раненых. Конечно, переправляться через Волгу было так же опасно, как и оставаться в Сталинграде, потому что летчики люфтваффе бомбили все суда, пересекавшие реку. Уничтожили они и паромную переправу, расположенную выше устья Царицы, а также находившийся поблизости от нее ресторан «Шанхай», излюбленное место отдыха жителей на берегу Волги. Кое-где на поверхности воды еще догорали пятна нефти из разбомбленных цистерн. Беженцы, переправлявшиеся через реку, видели плывущие по течению почерневшие трупы, похожие на обугленные деревья… Детей из центральной городской больницы, в том числе Нину Гребенникову, привязанную к носилкам, переправили через Волгу 28 августа и разместили в полевом госпитале на левом берегу.

Башенные орудия танков 16-й танковой дивизии не замолкали с того самого первого воскресного вечера, обозначив свое присутствие на волжском берегу расстрелом транспортного парохода и бронекатера. Они также обстреляли железнодорожный паром, оставив на его месте груду сожженных и разбитых вагонов, а в течение следующих нескольких дней потопили еще семь речных судов. Танкисты говорили, что речь идет о бронекатерах,[239]

похоже даже не подозревая, что на них могли эвакуироваться из города мирные жители.

На третий день вечером немцы потопили колесный пароход, перевозивший женщин и детей. Услышав крики о помощи, они спросили у командира, можно ли им взять у саперов надувные плоты и спасти тонущих. Офицер запретил это делать. «Нам известно, как ведут эту войну большевики»,[240] – сказал он своим подчиненным. С наступлением ночи немецкие солдаты с головой закрылись одеялами, чтобы не слышать предсмертные крики невинных жертв. Нескольким женщинам удалось доплыть до правого берега, но большинство выбралось на песчаную отмель. Там они оставались весь следующий день. Когда ночью их вывозили на левый берег, немцы не стреляли.

За спиной передовых немецких позиций на берегу Волги раскинулся неухоженный парк с огромными дубами, грецкими орехами, каштанами и даже олеандрами. К нему примыкали бахчи, поля, виноградники и фруктовые сады. Там и окопались передовые части 16-й танковой дивизии, используя всю эту растительность в качестве укрытия. Штаб саперного батальона разместился под раскидистой грушей. Во время затишья между боями танкисты и саперы собирали спелые фрукты, используя вместо корзин шлемы и каски. После нескольких недель марша по высушенной солнцем степи немецким солдатам, устроившимся в тени под деревьями и любующимся широкой Волгой, «подобной прекрасному озеру»,[241]

казалось, что они в конце долгого пути. Плохо только то, что русские продолжали сопротивляться. При первой же возможности немцы писали домой с берега Волги, гордясь тем, что они первыми достигли новых восточных границ рейха. Те немногие, кому год назад довелось участвовать в кампании на Балканах, говорили, что белые жилые здания на высоком правом берегу чем-то напомнили им Афины. Это совершенно неуместное сравнение побудило кое-кого называть в своих посланиях Сталинград Акрополем.

Части 6-й армии, все еще дожидавшиеся переправы через Дон, завидовали славе, доставшейся авангарду. Артиллерист-зенитчик написал домой: «Скоро мы также будем иметь право распевать “Стоит солдат на берегу Волги”».[242] Другой артиллерист упомянул в своем письме Wolgalied

,[243] музыку к которому написал Франц Легар: «Эта песня подходит нам как никакая другая».[244]

Многие были убеждены в том, что победа совсем близко. «Невозможно представить себе, как стремительно наступают наши моторизованные части, – написал домой солдат 389-й пехотной дивизии. – И все это при поддержке люфтваффе. Как спокойно мы чувствуем себя, когда в небе над нами наши летчики! Русских самолетов совсем не видно. Хочу поделиться с вами искоркой своей надежды. Сталинград вот-вот падет. Наша дивизия выполнит свою задачу. И тогда, да будет на то Божия воля, мы с вами снова увидимся, еще в этом году. Когда Сталинград падет, русская армия на юге будет уничтожена».[245]

Между тем положение дивизии Хубе отнюдь не было безопасным. Понимание того, чем грозит потеря возможности сообщаться через Волгу, а также постоянные телефонные разносы из Кремля вынудили Еременко осуществить контрудар на северном фланге с целью сокрушить узкий немецкий коридор. Русская артиллерия простреливала эту полосу шириной не более шести километров насквозь, а немцы ничем не могли на это ответить. Не только у 16-й танковой дивизии Хубе, но и у всего корпуса Витерсхейма практически закончилось горючее.