Сталинград. Крах операции "Блау"

Какое именно донесение было отправлено «наверх» штабом 40-го танкового корпуса, куда стекалась вся информация о поисках и расследовании, а также все соответствующие отчеты, до сих пор не удается точно установить. Некоторые из штабных офицеров не могут вспомнить факта обнаружения тел. Офицер связи из 40-го танкового корпуса, находившийся ко времени описываемых событий в качестве представителя штаба Штумме на передовой, на удалении в несколько километров от места обнаружения самолета и могил, и сразу же подключенный к поискам, считает, что майор Райхель бесследно исчез. Напротив, подполковник Франц считает, что тела были однозначно идентифицированы. Но, несмотря на совершенно четкие данные, исходившие от штабных офицеров 336-й дивизии, можно продолжать сомневаться в том плане, не пришла ли русским в голову идея разыграть спектакль, чтобы ввести немцев в заблуждение? Во всяком случае, фрау Райхель получила от полковника Фельтера, начальника оперативного отдела штаба 6-й армии, письменное извещение о том, что её муж «был похоронен на солдатском кладбище в Харькове со всеми воинскими почестями». Она получила также фотографии захоронения, однако обручальное кольцо, которое её муж всегда имел при себе, ей выслано не было. Над всем этим делом доныне — завеса сомнений.

В конце июня 1942 года для германского командования было крайне важным достоверно знать, погиб ли Райхель или был захвачен живым в плен. Если он был убит, то русские могли знать только то, что было указано на картах и значилось в тексте на злополучном листке: информация о первой фазе операции «Блау». Если же майор попал к ним в руки живым, то возникала опасность, что спецам из ГПУ удалось выжать из него то, что он знал сверх того. А Райхель, в общих чертах, конечно, знал все о большом замысле. Замысле в отношении Сталинграда и Кавказа. И в страшном сне не приснится то, что советские секретные службы узнали бы, если бы им удалось «разговорить» живого Райхеля. Имелось достаточно оснований опасаться именно этого.

Ни от кого не являлось тайной то обстоятельство, что русские войска на передовой имели строгий приказ: всякого захваченного в плен офицера с малиновыми кантами на галифе, что отличало офицеров Генштаба, беречь, как зеницу ока, и немедленно доставлять в вышестоящий штаб по команде. Даже погибших офицеров Генштаба им надлежало выносить с поля боя, чтобы тем самым создавать у нас ситуацию неуверенности и неясности об их судьбе и об информации, которой они располагали. Специальными мероприятиями их подразделений пропаганды на фронте эта атмосфера ещё и «подогревалась».

Почему вдруг русские всем этим неожиданно пренебрегли? И если так, то что означал факт захоронения?

Логически было бы правильным объяснить эту загадку следующим образом: Райхель и его пилот были захвачены советским разведдозором и затем убиты. Когда командир подразделения доставил своему начальнику карты и портфель, тот сразу понял, что речь идет о немецком штабном офицере высокого ранга. Во избежание неприятностей и волокиты для себя в случае проверки или дознания относительно тел он отправил своих солдат обратно и приказал им похоронить убитых офицеров.

Естественно, генерал Штумме доложил о деле Райхеля немедленно в штаб армии. Подполковник Франц уже в ночь на 20 июня, около 1 часа ночи, позвонил начштаба 6-й армии, тогда полковнику, позже — генерал-лейтенанту Артуру Шмидту, и доложил о случившемся. Генералу танковых войск Паулюсу ничего не оставалось, кроме как в соответствии с долгом и с тяжелым сердцем в свою очередь через командование группы армии известить ставку фюрера в Растенбурге.

На его счастье, Гитлер в тот момент находился в Берхтесгадене и дело «тепленьким» до него не дошло. Генерал-фельдмаршал Кейтель предпринял меры в порядке первичного расследования. Он был склонен настроить Гитлера на принятие строжайших мер в отношении виновных в случившемся офицеров. Он, конечно, догадывался, какой могла быть реакция Гитлера. В соответствии с личным приказом Гитлера было очевидно, что оперативные планы должны были «спускаться» из вышестоящих штабов только в устной форме. В своей директиве № 41 Гитлер сам ещё и ещё раз давал строжайшие указания в отношении мер секретности в связи с решающим значением операции «Блау». В любом из других подобных случаев он, опасаясь последствий шпионажа, указывал на принцип: «Никто не должен знать сверх того, что безусловно необходимо конкретному лицу для выполнения конкретно поставленной ему задачи».

Генерал Штумме, его начштаба, подполковник Франц, командир 23-й танковой дивизии генерал фон Бойнебург-Ленгсфельд были за трое суток до начала наступления сняты со своих должностей; Штумме и Франц предстали перед особым присутствием имперского военного суда. На нем председательствовал рейхсмаршал Геринг. Обвинение содержало два пункта: преждевременное издание приказа и слишком подробные его формулировки.