Сталинград. Том первый. Прощайте, скалистые горы

– Ну что ж, аварец – капитан. Достославный ты наш, дорогой Магомед Танкаевич, – майор, ломая погон, вместе с другими поднял фронтовую, заздравную:

– Ты встречаешь своё двадцатитрехлетние не в кругу семьи и родных, но на поле боя, в кругу боевых товарищей, как и следует настоящему воину. Джигиту! – комбат ободряюще подмигнул капитану, видя, как от едва заметного внутреннего волнения зарделись верхушки скул ротного, и чинно продолжил:

– Я вот, что хочу сказать тебе, Магомед, в этот день от всех нас. Тебя любят, тобой гордятся солдаты, уважают офицеры…Боятся и ненавидят враги, мать их взашей…Хмм, – втягивая воздух, топорща усы, с хорошо знакомой офицерам командирской жестковатинкой в голосе. Раздумчиво итожил Воронов. – Что правда, то правда…Буду на чистоту: где ты появляешься со своими бойцами, мать-то их суку…земля горит под ногами фашистского зверя! Там наш советский солдат, доблестной Красной Армии одерживает победу. Скажи на милость: что ж пожелать тебе в этот памятный день…Храбрости? Хм, так ты и так – смел и отважен. Не раз с полковой разведкой в тыл к немцам ходил, брал «языка». Здоровья? Так ты и без того неутомимый, трёхжильный…Скажи на милость, что там у классика: «Как барс пустынный зол и дик!..» Так вот, капитан, от всей души – сердца, как на духу…Чтобы пули – дуры – все мимо! Чтобы мы – офицеры этой великой, священной, проклятой, всем разостохренелой войны, всегда были б вместе! И свято помнили: неважно, совсем неважно кто ты – русский, аварец, украинец, татарин, белорус, казах или грузин. Потому как вместе мы – советский народ – великая, непобедимая силища! И мы ещё послужим орлы, горячо любимой Родине, нашему товарищу Сталину! За тебя, капитан!

Дружно сшиблись – брякнули кружки. Но не кутили, не пели песен офицеры этим октябрьским хмурым вечером, а выпили горький спирт и закусили печёной картошкой в суровом молчании. В штабном прифронтовом блиндаже стоял крепкий дух: запах смолистого мужского пота мешался с едким табачным дымом, яловой кожей сапог, влажных портянок, кобур и портупей. От залежалых, засаленных ватников, что покрывали грубые нары, от взгромождённых горой – одно на другое – седел артиллерийской прислуги несло кониной, дратвой, прелым войлоком и ещё чем-то сладко-тяжёлым, – так пахнут стариковские затасканные поддёвы, зипуны и шапки.

Душная пауза затянулась. Но никто не пытался её нарушить. Все понимали: капитана Танкаева, равно, как любого из них, – завтра ждала передовая, а не весёлый припляс в клубе под граммофон. И все они, как кому суждено, пойдут с боями по искорёженной, убитой солдатскими сапогами и пропитанной кровью военной тропе…Пойдут только вперёд! Пойдут до конца, пойдут до Победы, потому, что так велит долг и сердце. Потому, как другого им не дано.

Майор Воронов бухнул порожней кружкой о грубо сколоченный из сосновых досок стол. Право дело, был бы в его руках гранёный хрусталь, комбат хлопнул бы его об пол, что б разлетевшийся алмазными брызгами выпитый бокал, скрыл его слабость, заискрившиеся туманцем глаза. Со скупыми слезами на глазах и в усах он крепко обнял Магомеда. Терпкое чувство фронтовой дружбы переполняло их сердца.

– Ты совсем мальчишка, а уже капитан. Держись, голубчик! Пусть оберегает тебя ангел-хранитель.

– Товарисч-ч майор! Я категорически попросил бы! – возвысил грассирующий баритон чернявый политрук батальона Борис Самуилович Хавив. – Это…это, что за старорежимные слова – напутствия? Я категорически призываю, помнить о морально – политическом состоянии личного состава!…Это как же прикажешь понимать, товарисч-ч майор? Сначала белогвардейский «голубчик», потом, понимаесч-ч, с барского плеча «неуставной кинжал»…Теперь «ангел-хранитель»…Хавив, сверкая вороньим глазом, из-под нахмуренных бровей, косо посмотрел на комбата и недобро процедил сквозь плотные мелкие зубы:

– Может, вы есчё «бога» вспомните? И это командир батальона, товарисчи красноармейцы! Это как же прикажешь понимать, майор?

– А так и понимай, политрук. Именно «ангел-хранитель», и не иначе…Для меня человек не словом, а делом важен! – комбат лишь отмахнулся, и снова подмигнув виновнику торжества, извлёк из командирской сумки. Сверкнувший, как чёрный бриллиант «Парабеллум».

– А чтобы ты, Магомед Танкаевич, помнил этот свой день рождения, который празднуешь на войне, делаю тебе этот подарок! – Арсений Иванович, улыбчиво – шало щуря кленовую зелень глаз, радушно протянул оружие капитану. – Скажи на милость, какая игрушка! Немецкий трофей. Офицерский…Держи на память. Владей, дорогой. Пусть он будет отныне кунаком твоему кинжалу.

Именинник радостно принял подарок. Ещё бы! Какой мужчина не любит оружие? Тем более – горец. Особенно если он дагестанец. Аварец из Урады!