Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду

Спирт мне нужен для медицинских надобностей. Обходился и теми крохами, которые получал. Многие выпрашивали для выпивки, но нечего было давать. Выдавали миллилитры для работы. Если предлагают, решил взять, пригодится, конечно. Сам спиртное я еще, можно сказать, не употребляю, не переносил его и не чувствовал радости, когда пробовал. Почему так тянутся люди к этому зелью, мне непонятно. Я пошел к машине, где было мое имущество. В комплекте стояла пустая квадратная банка на пол-литра и бутылка на двести граммов из-под спирта, тоже пустая. Да фляга на ремне вмещала граммов семьсот. С этой посудой и направился к машине продсклада. Николаев был там. Кладовщик Лукьянов уже наливал эту жидкость кое-кому по указке старшины и по своему усмотрению. Старшина распорядился налить и мне. Когда увидел эти скляночки в моих руках, усмехнулся, пожал плечами и произнес:

— Тут нужны емкости, а не эти пузырьки, доктор. У меня бочки, а вы на капли протягиваете.

— Нет другой посуды, хватит мне.

Спирт был из бочки слит в ведро, и Лукьянов разливал его кружкой. Он был уже навеселе. Заполнил мою посуду и, подмигивая, сказал, чтобы приходил, еще нальет.

Далеко за полночь крутились люди возле продуктовой машины. Раздавался громкий разговор, смех. Лукьянов был щедр, и никто, видно, с пустым котелком не уходил от него. Примазался к нему в помощники ремонтник красноармеец Вернигора. Последнее время часто можно было его видеть возле кухни. То он добровольно колол дрова, то ездил охотно по воду и стал там своим человеком. И в тот день он старался всех задобрить спиртом через Лукьянова, а сам был трезв. Светился огонек сквозь шторки окошка из машины командира, где были, кроме него, Калмыкова и Титова, еще и уполномоченный особого отдела старший лейтенант Китайчик. Он был прикреплен и к нашей роте. Раньше приходил редко, а последние дни находился постоянно. Между машиной продсклада и летучкой командира курсировал старшина Николаев, а за полночь надолго задержался там. Люди роты также долго не спали. Из щелей летучек прорывался свет — освещались от аккумуляторных батарей. Часть людей сидели небольшими группками возле машин, потягивали спирт, закусывали, чем располагали, вели беседы. Далеко за полночь отяжелевшие спиртом люди стали засыпать. Лежали, где кому пришлось или где свалились. Я и Манько легли сравнительно рано отдыхать. Лежали в кузове открытой бортовой машины. Спирта мы с ним не пили. Я ему показал, что принес, и предложил отпить из фляги, но он отказался. Был не в настроении. Лежали долго, говорили о разном. Сон долго не шел.

Среда. 26 августа 1942 г. Диверсия.

Проснулся от сильнейшего взрыва, который подбросил нас в кузове. Взрывная волна тряханула все вокруг. Мы с Манько свалились с машины. Натянули сапоги на босые ноги. Залегли. И в последующем продолжались в короткие промежутки времени серии более мелких взрывов. Это происходило невдалеке от нас. Стало светло от вспыхнувшего зарева. Что случилось? «Не вражеский ли десант орудует?» — промелькнула мысль. Не понимали, что происходит. Санитарная сумка была в руках. Пистолет был при мне. Вытащил из кобуры. Пилотку не нашел. Еще продолжались неподалеку более слабые взрывы, зарево разрасталось.

— Там боеприпасы, горючее взорвали, — опомнился Манько.

Из кузова машины раздавался неразличимый поток нечленораздельных слов вперемежку с более различимой руганью. Через борт машины свалился к нам Костя Наумов.

— Что тут у вас? — выдавил он, держась за борт кузова машины. — Где мои сапоги? Подай! — обратился он к водителю, который стоял рядом сонный, растерянный. Костя не мог оторваться от кузова — так он удерживался в вертикальном положении, осмысливал, что происходит, и не понимал, как не понимали и мы, трезвые. Настолько были испуганы и растеряны, что никакое мнение на ум не приходило. Все старались понять, что же случилось и что происходит. Вражеский десант, которым грезили, бомбежка? Пламя все разрасталось, продолжались взрывы более глухие со вспышками огня. На фоне зарева отчетливо видны были машины по бокам оврага, редкий кустарник и одиночные фигурки людей.

— Горят склады! — послышались голоса. — Наши склады!

— Той тот як его, лопаты взять! — опомнился, наконец, Манько. — За мной!

И схватив лопату в одну руку, с пистолетом в другой он побежал в направлении зарева. Наумов все стоял, держась руками за борт машины, и, ругаясь, спрашивал:

— Где мои сапоги, мать твою так?

— Возле вас стоят, товарищ младший лейтенант, — ответил водитель машины, стоявший рядом со мной, и, схватив из кабины карабин, побежал за Манько.

Наумов опустился на землю и пытался навернуть портянку на ногу, но ему это не удавалось, она все сползала. В таком состоянии я его оставил возле машины и с санитарной сумкой побежал в район складов бригады.

Вокруг суетились наши красноармейцы и командиры. Тут был и командир роты, комиссар. Несколько уцелевших машин с боеприпасами оттянули подальше от этого места. Горела земля, пропитанная бензином и соляркой. Догорали машины. Им помочь уже нельзя было.