Сталинградский рубеж

Убедившись, что генерал Глазков уяснил свою новую задачу — наступать вместе с танковой бригадой в направлении Вертячего (мыслилось, что с помощью группы Коваленко армия вернет прежние позиции на внешнем обводе), я поспешил к Казарцеву. После вчерашних событий положение его полков было неясным, связь со штабом дивизии отсутствовала. Найти его помог капитан Велькин, отлично знавший местность и обладавший, как выяснилось, прекрасной интуицией.

Рано утром 24 августа мы обнаружили временный КП 87-й стрелковой дивизии, развернутый в районе хутора Ново-Алексеевский, у степной балки, почему-то называвшейся Золотой. Здесь находились полковник Александр Игнатьевич Казарцев и часть работников штаба. Однако исчерпывающе доложить о состоянии дивизии комдив не мог. И я понял — бывают такие положения! — что не могу сейчас от него этого потребовать.

Прошло немногим более суток с тех пор, как дивизии Казарцева было приказано выдвинуться к Вертячему, где готовился контрудар по неприятельскому плацдарму на левом берегу Дона. Бросок сосредоточившегося на плацдарме немецкого танкового корпуса упредил наши действия. И дивизия, снявшаяся с прежних позиций, находясь на марше в армейских тылах, оказалась на пути прорвавшихся вражеских танков. А перед тем она еще подверглась массированному налету бомбардировщиков, расчищавших путь своим танкам.

Словом, в бой ей пришлось вступить в условиях, хуже которых не придумаешь, — там, где не было никакого оборудованного рубежа, где никто не ждал появления противника. Казарцев рассказывал:

— Когда в степной дали увидели какие-то бугорки, их приняли в первый момент за копны убранного хлеба. Однако бугорки двигались, и стало ясно, что это танки, хотя и было еще непонятно, откуда они взялись. Кто-то начал их считать, досчитал до девяноста и бросил: лишний десяток уже ничего не менял.

Подразделения 87-й стрелковой приняли неравный бой, не имея времени к нему подготовиться. Люди сознавали, что этот внезапный прорыв нацелен прямо на Сталинград. Но остановить врага застигнутая на марше дивизия не могла. А на нее вновь и вновь обрушивала бомбовые удары авиация, не давая как следует окопаться, умножая потери.

По коридору, пробитому фашистскими танками, двинулась мотопехота. Противник рассек дивизию Казарцева надвое. Сколько его людей находится по ту сторону коридора, сколько пало в бою, комдив не знал. Но было уже известно, что ни артиллерии, ни 120-миллиметровых минометов дивизия больше не имеет, как и батальона связи со всеми его рациями. Тяжелые потери понесли стрелковые полки и приданный курсантский. А если бы не марш в расчлененных порядках, потери наверняка были бы еще большими.

При мне подтвердилось, что погиб, подрывая гранатами танк, командир стрелкового полка майор Зайцев. «Самый геройский полковой командир, самый грамотный!..» — сказал о нем Казарцев. Начальник штаба дивизии полковник В. Г. Янов докладывал, где и сколько собрано бойцов, наносил на карту комдива новые данные о батальонах и сводных отрядах, занявших в разных местах круговую оборону.

Комдив и начштаба были кадровыми военными, у которых длительная служба выработала умение сдерживать свои чувства при любых обстоятельствах. Но я представлял, чего стоила им эта сдержанность, когда приходилось собирать по крупицам то, что осталось от дивизии, имевшей сутки назад почти полный штатный состав.

Александр Игнатьевич Казарцев долго служил на Дальнем Востоке (там мы с ним не встречались, по в масштабах тех просторных краев были, можно сказать, соседями). Там же формировал он и эту дивизию. Полковник Казарцев уберег ее, когда фашистская авиация пыталась перехватывать следовавшие к Сталинграду железнодорожные эшелоны: выгрузил полки в Поворине и повел дальше в пешем строю, решив, что так будет надежнее. А теперь вот… Чувствовалось, он не перестает мысленно задавать себе мучительный вопрос: может быть, все-таки чего-то не учел, не предусмотрел?..

Нет, казнить себя комдиву было не за что. Выполняя приказ, он ничего от него зависящего не упустил. Только вряд ли это могло его утешить.

А в тот день нам с Казарцевым пришлось пережить еще немало горьких минут.

Наблюдатели доложили о показавшейся в степи колонне автомашин. Мы поднялись на бугор и увидели их сами. Различимые невооруженным глазом, машины шли в стороне от нас к Волге — Паулюс посылал туда подкрепления…

Казарцев смотрел, стиснув зубы. Сжимались кулаки у стоявшего рядом военкома дивизии полкового комиссара Тимофея Николаевича Антонова. У дивизии не осталось ни артиллерии, ни крупнокалиберных минометов, чтобы ударить по проходившему мимо врагу. И я, заместитель командарма, был не в состоянии немедленно помочь им, не располагал резервами, которые можно было бы быстро перебросить на этот участок, не обнажив другие.

Сколько ни испытал тяжелого за войну, мало с чем сравнишь то, чем наказала меня судьба в тот день, — своими глазами видеть, как фашисты катят по донской степи на машинах к моей родной Волге, и не иметь возможности сейчас же этому помешать.