Сталинградцы

Он показал мне какую-то бумажку. Было темно, и я не могла её прочесть.

— Это документ, который я предъявлю немцам, — сказал он и стал рассказывать мне свою биографию.

У меня волосы зашевелились на голове. Это был деникинский офицер, отъявленный белогвардеец, скрывший свое прошлое и хранивший деникинские документы в надежде, что они ему ещё пригодятся. Жутко было даже подумать, что в Сталинграде оказался такой гад.

— Ты будешь работать на красных, а я на немцев, и у нас с тобой будет взаимная передача сведений, — заявил он мне таким тоном, как будто это само собой разумеется.

Я продолжала притворяться, что не понимаю, о чём он говорит, хотела выйти из подвала, но он меня не пустил, пригрозил оружием.

Ночью я услышала стрельбу, крики, свист. В подвал вбежали двое наших ребят — оба раненые. И сейчас же со двора донёсся голос:

— Русский партизан, выходи!

Только ребята успели выскочить на зады двора через дыру, пробитую в стене для дымохода, как в нашем подвале разорвалась граната, кинутая немцами в дверь.

Осколки её никого не задели. Вслед за гранатой была брошена зажженная сера. Дышать стало невозможно, пришлось выйти на двор. Немцы выгоняли прятавшееся в щелях население и выстраивали во дворе, мужчин и женщин отдельно. Как выяснилось потом, наши ребята, стреляя из развалин, убили двух немецких офицеров. На дворе происходил допрос и избиение людей. Немцы допытывались, где скрываются партизаны. Я видела, как этот гад, выйдя из подвала, показывал немцам свои документы и кивал на меня. Они не пожелали разбираться в документах, погнали его к стенке, а меня стали избивать прикладами автоматов, требуя, чтобы я сказала, где партизаны. Потом меня ударили рукояткой кинжала в лоб. Я почувствовала, что кровь заливает глаза, закрыла их и тут же потеряла сознание.

Очнулась я уже утром в каких-то развалинах. Было тихо. Я хотела приподняться, но не смогла — очень ослабела от потери крови. Всё тело было избито и изранено.

Я не помнила, что со мной произошло, и не знала, что мне делать. Оставалось только надеяться, что кто-нибудь из своих придёт на помощь. Вскоре я увидела мальчика — старшего сына хозяйки. Он стоял возле меня и плакал. Я прежде всего спросила его, где дядя Гриша. На мое счастье белогвардейские документы этого подлеца не помогли ему. Немцы выхватили их у него из рук и порвали, не читая, а самого расстреляли вместе со всеми мужчинами, выстроенными на дворе.

Ночью хозяйка перетащила меня к себе. Теперь она жила со своими детьми не в кузнице уже, а в щели. Я пролежала два дня, пока смогла подняться. Надо было помогать хозяйке: добывать дрова, таскать воду.

Первый раз, когда я пошла за водой и увидела с горы Волгу, меня вдруг охватила такая тоска, что я заплакала. Никогда так горько не было на душе, как в этот момент. Мне показалось, что Волга, на которой мой отец, боцман, работал всю жизнь, которую я так любила, стала совсем чужой, далёкой. У меня было такое чувство, точно родная мать отказалась от меня, не хочет больше признавать своей дочерью.

Комсомольцы-подпольщики в одном из занятых врагом кварталов города

.

Уже трудно было надеяться на то, что кто-нибудь из наших ребят придёт ко мне. Я решила, что они меня считают погибшей, и сама стала разыскивать их. Брала с собой младшего сына хозяйки, двухлетнего парнишку, выдавая его за своего ребёнка, ходила по подвалам и щелям, в которых ютилось население, как будто бы искала родственников. В одной из щелей и произошла моя встреча с Виктором Леоновым, радистом нашей части, оставленным для работы в тылу немцев. Он жил в подвале с какой-то семьей, а рация была установлена в развалинах соседнего домика. Вскоре он познакомил меня с одним пареньком, который работал с ним. Это был Толя Сенжулеев — ученик ремесленного училища. Он не смог эвакуироваться из-за болезни матери.

Мы передавали по радио в свой штаб о местах скопления немецких войск, расположении дальнобойных орудий, зениток, аэродромов. Сердце радовалось, когда мы видели, что указанные нами цели подвергаются обстрелу.

Однажды я услыхала, что немцы оборудовали на стадионе аэродром. Пошла проверить этот слух и по дороге была ранена осколком мины в голову, бок и ногу. Вгорячах я как-то добежала до своей щели.