Сталинъюгенд

– Гляди, что позавчера твой дружок, сын Алексея Иваныча Шахурина, натворил – всю Москву на ноги поднял! Не пойми из-за чего убил Нину Уманскую, а потом и сам застрелился. Теперь наверняка полным ходом идёт следствие. Вопрос этот политический – сам знаешь, кто их родители. Мы дни и ночи не спим. Работаем. За окном такая война. Столько вокруг бед… а вы оболтусу Володе Шахурину смотрели в рот: что бы ещё отчебучить. У органов к тебе и остальным твоим друзьям могут возникнуть вопросы. И, скорее всего, – возникнут. Вот посиди и подумай, как помочь чекистам понять, что же произошло. И делом займись. Делом!… Лучше вон книги почитай, чем по улицам шляться.

– Хорошо, папа.

– Фелинька, пойми, тебе жить дальше… надо учиться и потом работать, чтобы никто не говорил, будто ты лентяй и пустозвон, – примирительно добавил Пётр Иванович и обтёр рот салфеткой.

Закончив воспитательную беседу, Кирпичников поднялся из-за стола, одёрнул френч и уверенным шагом направился к выходу, по пути прихватив с кресла кожаную папку. Его лимузин, «километровой» длины «хорьх», до войны принадлежавший немецкому послу графу фон Шуленбургу, уже стоял у подъезда, готовый сорваться с места, когда хозяин по привычке усядется на переднее сидение рядом с водителем.

Когда дверь захлопнулась, мать прикрыла вход в столовую и жестом указала сыну, чтобы сидел на месте. Сама при этом как-то мешковато опустилась на стоявший рядом стул.

* * *

Кирпичникова до сих пор не могла прийти в себя от ошеломляющей новости о смерти одноклассников Феликса. Всё в этом событии представлялось нелепым и непонятным. Погибших детей она хорошо знала. Их жизнь текла до такой степени благополучно, а гибель выглядела столь бессмысленной и необъяснимой, что она на какое-то время просто растерялась. Однако природа наградила её проницательным умом и редким чутьём в отношении поведения людей, и уже вскоре Евгения Даниловна почувствовала, что эта трагедия каким-то образом отразится на судьбе старшего сына, да и всей семьи. Эти мысли, не дававшие покоя, косвенно подтверждались состоянием Феликса в предыдущие два дня и особенно сегодня – при разговоре с отцом парень выглядел уж слишком растерянным и подавленным, что было несвойственно её задиристому любимцу. Сначала мать посчитала, что это объясняется тяжёлым впечатлением от увиденной наяву смерти, но смятение и испуг на лице сына, понявшего из разговора с отцом, что мальчишек допросят, наводили Евгению Даниловну на серьёзные размышления. Поэтому она решила, не мешкая, попробовать выведать, что его так насторожило.

Пристально посмотрев на Феликса, мать потребовала:

– Ну-ка, рассказывай!

– Что рассказывать, ма? Я, честное слово, ничего не знаю.

– Так… во-первых, скажи, но только не врать!… вы в компании часто играли с оружием?

– Нет… вообще не играли, – не слишком уверенно ответил подросток.

– А Шахурин хвалился револьвером? Может, показывал отцовский? – Она продолжала негромко, но настойчиво.

– Мам, у Володи пистолета, по-моему, никогда не было. В школе они есть только у Микоянов.

– А ты откуда об этом знаешь?

– Ваня и Серго рассказывали, что им для самообороны выдали по «вальтеру» – на случай, если кто-нибудь нападёт. Знаешь, как мы завидуем.

– Кто «мы»?

– Ну, ма… вся наша компания.

– …А как думаешь, что всё-таки произошло? Почему Володя убил Ниночку? Почему сам потом застрелился?

– Он её любил… И не хотел отпускать в Мексику.

– И это, по-твоему, причина для пальбы?

– По-моему – нет. А Вовка думал по-другому – иначе бы не стрелял.

– И о чём же таком он мог ещё думать?

– Не знаю…

– Знаешь! Вижу, что знаешь… или догадываешься! Что-то ты недоговариваешь. На тебе лица не было, когда отец сказал, что вас допросят! Фелинька… ты даже не представляешь, до какой степени это серьёзно! Расскажи, что вы скрывали?!

– Ма, ничего не скрывали. Просто всё так неожиданно…

– Потом пожалеешь, что в партизана играл, да будет поздно. Кроме родителей, тебе никто помогать не станет.

– Ну, нечего мне сказать!

– Ладно, иди с глаз долой. – Она раздражённо и в то же время беспомощно махнула рукой.

Сын пулей вылетел из столовой, и Кирпичникова осталась наедине с тревогой, не покидавшей её и после беседы.

* * *

Феликс, отпущенный с «допроса», скрылся в своей комнате. Разговор с матерью не на шутку испугал. Он ничего не рассказал про «общество» – просто не имел права выдавать секрет, но именно сейчас стало понятно, что их тайна грозит большими неприятностями. Кирпич относился к организации, как к игре. Так же думали и остальные ребята, но события на Каменном мосту показали – их лидер воспринимал всё абсолютно серьёзно и наказанием за предательство назначил смерть.

«С Вовки, как это ни грустно, теперь взятки гладки, а вот нам, наверное, придётся отвечать на многие вопросы», – думал семиклассник.

Ему хотелось поделиться с друзьями, но бежать на улицу Серафимовича было поздно – до комендантского часа оставалось всего ничего.