Сталинские войны: от мировой войны до холодной, 1939–1953

Сталин старался объяснить Сунгу, что его главная цель в подписанном в Ялте договоре по Дальнему Востоку – укрепить стратегическое положение для сражений в будущей войне с Японией. 7 июля Сталин сказал Сунгу, что «Советский Союз думает о будущем, о далёком будущем, не о шести месяцах, или годе. Япония возродится через 20 лет после её разгрома. Советское правительство хочет установить китайско-советские взаимоотношения не только для настоящего, но и для будущего, на долгий срок».

11 июля Сталин вернулся к аналогиям с Германией, указав Сунгу, что если немецкая тяжёлая индустрия не будет ликвидирована, для страны будет легко вооружиться. В отношении Японии его пугало, что британцы и американцы «забудут о страданиях, причинённых настоящей войной, и начнут давать Японии различные привилегии, как случилось с Германией после 1-й мировой войны… В Америке и Англии найдутся люди, которые помогут Японии. Сунг не знает, как тяжело советским представителям пришлось сражаться в Тегеране и Ялте для принятия предложения по безоговорочной капитуляции Германии… Они (британцы и американцы) хотели сохранить Германию для политической игры, для балансирования. Без сомнения найдутся люди в США и Англии, которые будут помогать Японии».

Как заявил Хэллоуэй:

«Сталинское вИдение послевоенного мира сложилось под воздействием возрождения немецкого государства после первой мировой войны и двойной угрозы для советского государства в 30-х годах от Германии на западе, и Японии на востоке. Он предвидел неизбежность возрождения японского и немецкого государств после второй мировой войны, желая отсрочить его настолько, насколько возможно.

Он боялся, что Британия и США постараются восстановить силу этих стран для создания противовеса Советскому Союзу. Это обусловило важность обеспечения безопасного положения, при котором можно было бы предотвратить, или отсрочить восстановление немецкого и японского государств, или противопоставить этому превосходство Советов в Европе, и Азии».

В Европе двойственность ситуации с немецким государством и опасение Сталина возможностью измены западных союзников принудили его попытаться создать долгосрочный союз славянских государств. На Дальнем Востоке он решил заключить союз с Китаем. При этом китайские коммунисты должны были сыграть роль, аналогичную европейским. В Китае, как и в Европе, коммунисты были сориентированы Сталиным на создание национального фронта против общего врага, в данном случае Японии, и принятие в перспективе послевоенного демократического прогрессивного режима.

Для Мао и китайской коммунистической партии было трудновато проглотить эту пилюлю, поскольку они были вовлечены в перманентную гражданскую войну с националистическим правительством Чан Кай-Ши в течении двух десятилетий. Но очевидно, что Мао признал если не все сталинские тактические советы, то его стратегическое направление и, подобно коммунистам Восточной Европы, видел от этого определённые выгоды, возрастающие при вступлении Советов в войну против Японии.

Естественно, эта перспектива тревожила Чана (Кай-Ши), но он был успокоен сталинским обещанием признать его режим, как единственное легитимное правительство Китая. В одной из бесед с Гарриманом, Сталин шутливо назвал Мао и его товарищей «маргариновыми коммунистами», то есть не настоящими коммунистами, но патриотами, для которых главным являются национальные интересы их страны. В Азии, как и в Европе Сталин чётко дал понять своим западным союзникам, что советизация надолго снята с политической повестки дня коммунистов.

В Потсдаме Сталин сказал Трумэну, что он будет готов напасть на Японию в середине августа. Это понравилось Трумэну. «Я получил, чего хотел», – сообщил он своей жене 18 июля. «Сталин вступает в войну 15 августа безусловно… Я могу сказать, что мы покончим с войной в этом году, и я думаю, что нам больше не придётся терять наших парней. Это очень важно». Согласно британским записям беседы Сталина с Черчиллем от 18 июля: «Очевидно, что Россия нападёт на Японию вскоре после 8 августа. Маршал (т. е. Сталин) считает, что это произойдёт двумя неделями позже».

В беседе с американским и британским начальниками штабов 24 июля Антонов отметил, что советские силы будут «готовы начать операции во второй половине августа». Это совпадало с обещаниями Советов, данными в Ялте, вступить в войну через два, или три месяца после поражения Германии, в связи с советскими планами и подготовкой на Дальнем Востоке, и в связи с практикой Сталина, и Антонова озвучивать для своих западных союзников только весьма осторожные оценки выбора времени наступательных действий Красной армии, по причинам секретности, и возможности возникновения непредсказуемых обстоятельств, таких, как погода.