Сталинский 37-й. Лабиринты заговоров

Установка на демократизацию и ограничение власти партократов обозначилась еще острее, когда в ходе прений зашла речь о подсчете голосов в момент избирательной кампании. Сталин заметил, что на Западе такой проблемы не существует вследствие многопартийной системы и бросил весьма прозрачную реплику: «У нас различных партий нет. К счастью или к несчастью, у нас одна партия». Для беспристрастного контроля за выборами он предложил использовать не партийные комитеты, а представителей общественных организаций.

Все говорило о том, что, стремясь покончить с практикой клик и групповых пристрастий, партийного размежевания, Сталин отказывался от «узкой партийности». Его целью являлось объединение вокруг руководства страны большинства народа, на основе упрочения гражданского общества. И консолидирующую роль в этом процессе должна была выполнить новая система выборов руководящих органов советской власти.

Наглядным свидетельством изменения кадровой политики стал последний День работы пленума. 29 июня, «ввиду поступивших неопровержимых данных о причастности к контрреволюционной группировке», пленум утвердил предложение о выводе из состава членов и кандидатов трех «ленинградцев» - председателя Всекопромсовета Чудова, начальника Свердловского областного управления совхозов Струппе и начальника главка легкого машиностроения НКТП Кодацкого. Одновременно из ЦК вывели начальника мобилизационного отдела наркомата тяжелой промышленности Павлуновского.

Крутой поворот на пути демократизации управления страной неизбежно должен был натолкнуться на возражения старой партократии, руководствовавшейся своими интересами, но она не пошла на прямой конфликт с Политбюро. Партийные бонзы нашли другие аргументы для упрочения своей власти.

Уже «накануне закрытия пленума, - отмечает Ю. Жуков, - произошло нечто странное, до наших дней окруженное плотной завесой». 28 июня 1937 года Политбюро приняло решение, «нигде не зафиксированное», но «имеющее канцелярский номер, протокол 51, пункт 66»:

«1. Признать необходимым применение высшей меры наказания ко всем активистам, принадлежащим к повстанческой организации сосланных кулаков. 2. Для быстрейшего разрешения вопроса создать тройку в составе тов. Миронова (Лев Каган. - К. Р) (председатель) - начальника управления НКВД по Западной Сибири, тов. Баркова - прокурора Западно-Сибирского края и тов. Эйхе - секретаря Западно-Сибирского краевого комитета партии».

Появлению этого решения предшествовала «инициативная записка Р.И. Эйхе». Жесткая, волюнтаристская практика деятельности была характерна для латыша Роберта Эйхе. Еще в ходе хлебозаготовок 1934 года он истребовал от Политбюро право «на подведомственной ему территории в течение двух месяцев - с 19 сентября по 15 ноября», давать санкцию к применению высшей меры наказания в отношении лиц, подлежащих раскулачиванию.

Конечно, последовавшее обусловливалось не только исключительными методами работы Роберта Эйхе и Льва Миронова (Кагана) - бывшего начальника контрразведывательного отдела НКВД. Еще накануне принятия Конституции 1936 года в стране прошла амнистия. В ее ходе стали ликвидироваться ссыльные поселения. Лица, осужденные за контрреволюционные преступления, пребывавшие в ссылках и высылках, частично были помещены в исправительно-трудовые колонии, частично вернулись в места прежнего проживания.

На свободе оказалось много бывших осужденных, и это обострило криминальную обстановку. Значительная часть освобожденных осела в Сибири, и у столкнувшегося с этой проблемой латыша Эйхе появилось достаточно оснований для требования о применении особых мер к лицам, склонным к рецидивизму.

В записке Эйхе подчеркивалось, что «повстанческая контрреволюционная организация угрожает политической стабильности в крае, что особенно опасно в период избирательной кампании». Еще накануне пленума на проходившей 6 июня Западно-Сибирской партконференции он заявил: «Враги разоблачены еще не все, надо всемерно усилить работу по разоблачению троцкистско-бухаринских бандитов».

Имевший 2-классное образование, латыш Эйхе был не единственный, кто строил свою карьеру на демонстрации политической «твердости». Таким приемом пользовались многие, и чрезвычайные полномочия, предоставленные первому секретарю Западно-Сибирского крайкома, вызвали цепную реакцию. С подобными притязаниями выступили и другие руководители.

Мысль о том, что в ходе равных, прямых, тайных и к тому же альтернативных выборов на местах придется столкнуться с противодействием людей, недовольных практической деятельностью партийных секретарей, уже твердо осела в умах многих. Это лишало гарантии на вхождение в местные исполкомы и ЦИК СССР. Тема потери уже привычного второго советского поста в аппарате власти стала предметом кулуарных разговоров.