Мне никак не удавалось вызвать по радио Николаевск-на-Амуре.
Дождь стал настолько сильным, что определить расстояние до воды становилось очень трудно. Вот где пригодился тот не всегда одабриваемый бреющий полет именно чкаловского стиля, когда до поверхности остаются считанные метры.
Валерий буквально впился в штурвал, напряженно всматриваясь в туманную мглу.
Мелькает восточное побережье Сахалина. Мы точно вышли на маршрутный пункт, намеченный еще в Москве.
Но недолго земля помогала командиру вести гигантский корабль на бреющем полете. Остров кончился, и мы увидели свирепые седогривые буруны волн.
Летим уже 55 часов.
Погода в море становится все хуже: расстояние до воды определить невероятно трудно. Вдруг слева мелькнула огромная темная масса. Очевидно, это была гора мыса Мечникова.
Мы поняли, что в таких условиях врежемся в прибрежные сопки прежде, чем войдем в устье Амура.
Чкалов мгновенно принимает совершенно правильное решение: вверх! И тут же набирает высоту, разворачивая АНТ-25 на восток. Облака скрывают все, высота быстро увеличивается, а температура воздуха резко понижается.
На 1500 метрах сплошное мерзкое и холодное молозиво тумана, и, конечно, наступает интенсивное обледенение. Особенно быстро покрывается льдом стабилизатор и его несущие стальные расчалки.
Идут напряженные, опасные секунды. Самолет уже на высоте 2500 метров, но обледенение продолжается.
Я сидел за передатчиком, вызывая Николаевск, когда почувствовал резкие удары и сильную тряску самолета. Это уже весьма опасно, так как самолет может разрушиться.
Радирую в Хабаровск и Николаевск о сильном обледенении АНТ-25.
Чкалов срочно убавляет обороты мотору, и обледеневший гигант идет на снижение. Удары становятся меньше и реже.
Из облачности выскочили метрах в 15 над волнами штормящего моря, покрытого сеткой густого дождя и тумана.
Видимость уменьшается еще и потому, что световой день оканчивается и наступает темнота.
Идем на посадку на остров Удд.
Еще раз пытаюсь вместе с Беляковым связаться с Хабаровском. И вот мы слышим непрерывные слова: «Приказываю прекратить полет, сесть при первой возможности. Орджоникидзе».
Натыкаемся сначала на скалистый остров Лангр — сесть негде.
В вечерних сумерках и туманной мгле вдруг видим низкий, весь изъеденный озерами и оврагами островок с несколькими домишками.
— Идем на посадку! Шасси! — кричит мне Валерий и решительно начинает снижаться.
Я включаю электромотор, и вскоре АНТ-25 выпускает свои две двухколесные ноги.
— Смотри за правой стороной, а я за левой, — громко говорит Чкалов, когда мотор переходит на малые обороты.
Я снова просовываю голову к правой стороне фонаря пилота и сквозь узкую щель открытого бокового окна наблюдаю за обстановкой.
Мелькают последние взлохмаченные волны, затем осока, песок и галька.
Самолет почти рядом с землей. Чкалов его вывел в посадочный режим, но в это время я закричал: «Газ! Овраг!»
Валерий и сам заметил эту опасность и быстро прибавил обороты мотору.
Славный, безотказный мотор АМ-34Р сердито забурчал, машину подбросило вверх.
Командир вновь сбавил обороты до предела, и снова земля мелькает под нами. Сплошное полотно бегущей поверхности превращается в быстрый бег гальки и песка. Скорость гаснет, до земли не больше метра.
— В хвост, ребята! — закричал командир, опасаясь, что на посадке АНТ-25 может скапотировать.
Мы с Беляковым укрепились за радиостанцией, заняв позицию на случай аварии.
Но вот первое касание, довольно плавное. Самолет бежит на трех точках.
Ах, как пригодилось нам чкаловское умение сажать самолет в самых необычных условиях!
Самолет замедляет бег. Слышен какой-то удар слева снизу.
АНТ-25 остановился после 56 часов полета как вкопанный.
Через несколько секунд открываем люки и усталые вылезаем из машины. Казалось, сесть на этом месте было невозможно— вокруг глубоченные овраги-блюдца, заполненные водой, крупная галька и валуны, один из которых вклинился между колесами левой ноги шасси и оторвал одно из них. Оно-то, отлетая, подпрыгнуло и стукнуло снизу в левое крыло, где была видна неопасная вмятина. Недалеко от самолета покоилось оторвавшееся колесо с надломленным остатком полуоси и целой покрышкой и камерой, в которой не было никакого прокола.
Чкалов смотрел на нас и как-то виновато улыбался, как будто извиняясь.
— Да, такое мог сделать только Чкалов! — сказал я Белякову.
Мы не замечали густого моросящего тумана, быстро развертывая аварийную радиостанцию, чтобы передать всем о благополучной посадке на остров Удд в заливе Счастья.
В меховых унтах и куртках, рядом с самолетом, на красных крыльях которого было написано «NO 025» и «USSR», мы показались прибежавшим местным жителям подозрительными.
Двое из них тут же, несмотря на шторм, бросились на моторном боте к соседнему острову Лангр, где находились воины дальневосточных пограничных войск НКВД.
Среди прибежавших мы видели мужчин с длинными косами — это были нивхи и гиляки, которые говорили на своем языке. А вскоре послышалась русская речь.